— Глянем-ка наш театр. Репетицию, — сказала Настасья, ощущая, что надо спешить… уйдет хмель, и она не решится быть на людях с Ильей Андреевичем. А сейчас специально пойдет! Пусть уж когда станут прокатывать на перевыборах, обвиняют, что приходила несерьезная, не по-служебному счастливая.

Но девчонки в клубе, занятые собой, видать, и не заметили, какая она, с кем пришла, стали требовать средства на аккордеон, говорили, что в других хуторах покупают целые оркестры, что объявлен смотр театров переселяемых колхозов и щепетковцы готовят постановку «Смерть Суховея».

Репетицией заправлял, как Настасье пояснили, «режиссировал», дед Лавр Кузьмич, сложивший и все частушки, в которых — Настасья поняла по намекам, по ехидному смеху — протягивались местные деятели и, наверно, она, председательница. Воинственный, хлопающий девчат по звонким тугим задам, Лавр Кузьмич находился здесь же, и было не понять — старик он или парень, и не понять: может, так и надо?.. Пока разговаривали, Михайло Музыченко гонялся за слабонервными с пожелтелым человеческим черепом, держа верх в одной руке, челюсть — в другой, клацая, будто щипцами. Этот череп, нужный для роли Суховея, нашли в глине возле строящегося маяка, вытащили из немецкой каски, как орех из скорлупы. Был он удачный. Крупный, со всеми зубами, прекрасно сохранившийся в обветренной степной почве, и лишь дырка во лбу, как раз напротив дыры в каске, являлась дефектом.

Специально для Солода и Настасьи Семеновны раздетому до трусов Михайле напялили шапку с приделанным вверху штырем, наткнули на штырь череп, обмотали Михайлу простыней, сунули в голые, неподобно длинные ручищи косу. Астраханский суховей. На фоне извергающей воду плотины, намалеванной на фанерном листе, против «астраханца» — Музыченко должны были выступать агрономы, механизаторы, поливальщики с настоящими ведрами, полными воды. Во главе с Лавром Кузьмичом, вооруженным шашкой, загримированным под казака, они всей массой должны на глазах зрителей облить, истоптать, разнести Музыченко в клочья.

Настасья ухмыльнулась: «И разнесут!..»

Глава восьмая

Глава восьмая

1

Районная партконференция шла к концу. В стекла било солнце, между рамами ближнего к президиуму окна, пригретая, точно в парнике, взлетывала ожившая прошлогодняя муха. Сергей Голиков, держа над блокнотом карандаш, но не записывая, даже не слушая выступлений, следил за взлетами мухи, будто школьник на контрольной работе, когда работа провалена и теперь все равно — ковыряться ли в ней без толку или глазеть по сторонам.