До чего же упорно рвется этот Орлов вредить станичникам!

2

Сергей ошибался. Орлов не желал станичникам зла. За свою жизнь отдал он людям сил в сто раз больше Сергея. Отдал по-деловому, без заигрываний, без демагогической трепотни, именуемой «личными беседами в коллективах». Да о чем беседовать?! В Ростове, в промышленности, прежде чем выехать на очередной завод, он досконально изучал все данные о заводе, о рабочих и точнее рабочих знал, что им надо.

Они, отсталые их элементы, желали улучшения быта. Но Орлов знал: им, рабочему классу, требовалось не это, а разворачивание шахт, машиностроительства, внедрение прогрессивных технологических процессов. Следовало представлять космичность капиталовложений на все это и трезво понимать, что на быт, исторически менее важный для пролетариата, нежели индустрия, ресурсов не хватало. То, что на него, Орлова, хватало, — огромная квартира, непомерный оклад, — это абсолютно согласовывалось с его принципами. Ведь условия для его руководящей деятельности нужны не столько ему, сколько хозяевам индустрии — рабочим.

Приехав на село, он стал уже не рабочих, а колхозников считать хозяевами. Хозяев же — будь они в заводских комбинезонах или в деревенских ватниках — надо вести!.. Особенность эпохи. Разумность, какая была и при нэпе. Тогда временное отступление было в экономике, а нынче — в стиле руководства. Пятьсот слесарей-ударников или пятьсот самых наипередовых доярок не решат вопросов, к примеру волго-донских, квалифицированней Орлова — руководителя профессионального.

Эту ночь Борис Никитич спал крепко, как двадцатилетний. С вечера, не включая в столовой большой свет, вспоминал с Ольгой Андреевной типографских ребят, хождение всей компанией по ночным, теплым среди лета булыжникам мостовых.

…Под ногами белела опавшая с акаций цветень. Она была смешана с подсолнечной лузгой, даже с былинками степного просыпанного сена, так как в те времена окраинные горожане держали коров и лошадей. Цветень, устилавшая булыжники, глушила шаг, так сияла при луне, что комсомольцы — злейшие враги мещанства — отставляли «юнкерса», запевали про любовь. Рассаживаясь на дорожном бордюре, проявляли пренебрежение к светлым парусиновым штанам, плюхались прямо на теплый камень, покрытый пылью, и лишь для девушек расстилали носовые платки… Борис Никитич помнил: цветени у бордюров по щиколотку, а в сердце трепет, а рядом плечи подружек. Не всегда, увы, было плечо Ольги, за которой также ухаживал. Аркашка Зарной, и она дружила с ним и с Борисом…

Вчера с чувством победителя, одновременно с ревностью за прошлое, он спросил, не жалеет ли Ольга, что оттолкнула Зарного, ведь была б теперь одной из первых московских дам… А она крикнула Борису, что он дурак; возмущенная, счастливая, порывисто, как девчонка тех комсомольских времен, обхватила его шею.