Собственно, Сергею следовало б радоваться. Он знал мнение обкома рекомендовать его. Но он не предполагал, что предварительно двое суток кряду его будут дискредитировать в глазах собравшихся, чтоб потом (это свершится через несколько часов) предоставить пост в таких условиях, когда надо или перечеркнуть свои принципы, или немедленно ломать себе шею.

Что подул северный для него ветер, он ощутил еще вчера утром, за час до конференции, когда приехавший из Ростова третий секретарь обкома Игорь Иванович Капитонов, здороваясь, шутя назвал его атаманом казачьей вольницы. Такое от себя не говорят. Такое — установка. А ведь недавно сам Первый беседовал с Голиковым, оживленно, в мельчайших деталях расспрашивал о делах района, говорил, что опыт голиковской работы надо передать соседям.

Значит, установка вопреки Первому шла с еще более высоких, нежели областной комитет, верхов. Показательным было все: и что приехал не инструктор, даже не завотделом, а собственной персоной секретарь, и что был это именно Капитонов, не терпевший Голикова, и что сказал Капитонов о вольнице словами Орлова, и что Орлов за оба дня еще не выступал, желая ударить в конце, после всех, когда уже некому возражать, кроме «именинника», чьи возражения стоят немногого… Выскобливший волосины на подбородке, чуть порезанный и припудренный, в новом парадном джемпере, подарке Шуры, Голиков вчера в предконференционные минуты закуриваний и взаимных улыбок понял, что волынка с докладом, прениями, предложениями — то есть вся конференция — могла бы и не быть, так как и без нее он уже обвинен.

Свой отчетный доклад, дважды перепечатанный, вложенный в хрустящую лапку, он от желания не сдаваться читал развязным, противным самому себе голосом. Пока давал общеполитическую оценку достижений района на фоне успехов страны и кризиса заграницы, ему не мешали. Когда же заговорил о переселении, отметил, что проводится оно согласно решениям правительства о свободном выборе земель, он услышал из президиума:

— А вы не путаете свободный выбор с гайдамацкой сварой?

Это (опять же словами Орлова!) сказал Капитонов.

Реплика главного в зале лица явилась рекомендацией активу, как вести обсуждение. Хотя Сергей знал, что большинство делегатов внутренне поддерживает его и лишь не говорит это вслух, дабы не противоречить установке, он все равно поначалу кипел, писал, готовя Капитонову язвительную отповедь! Теперь бросил, сидел с забытым карандашом.

Какого беса! Разве не мечтал об уходе? Вот и уходи, подавай в аспирантуру, забирай жену с дочкой и катай! Но теперь-то уж катать не хотелось… Держало не только стремление довести свою линию. Держало и нечто душевное — очень удивительное, узнанное в районе. Это было то ли ребячье, то ли, наоборот, рожденное зрелостью чувство родства к людям станиц. Они выращивали зерно, виноград, птиц и животных и потому, наверно, сохраняли утраченную в городах наивную чистоту отношений. Когда человек строил дом, сходились улицей, за полдня кончали лепку самана или мазку стен, а потом тут же пили вино, но не так, чтоб заглотнуть и свалиться, а чтоб промытыми голосами исполнить хором не один десяток песен о любви, о походах, о воине, заброшенном на чужбину, вспоминающем детей, молодую красавицу жену. Все для души, как для нее же несли молодым на свадьбу кудахчущих кур, пшеницу, сковороды и подушки.