И люди, отдавая Конкину последний долг, торопились. Сказали слова, какие произносят на юбилеях и у разрытой земли, оставили с окаменелой Еленой Марковной Зеленскую — «побудь, Маруся, мы твой сад управим» — и, говоря, что поспешился Степаныч, что вот и пристроили его, пустили на новосельях корень, вернулись быстрыми грузовиками в Кореновку, взялись за инструмент; а машины, тут же нагруженные скарбом ближних к воде дворов, загазовали обратно.

3

Не переодевшись после похорон, докуривая вторую пачку «Беломора», Голубов бродил по хутору. Шла ликвидация садов. Будто коровы, выпущенные из зимних помещений на траву и враз залоснившиеся, сияли налитые по-весеннему стволы. Народ врезался пилами в блесткую восковатую кору. Шло сокодвижение; разогретая в парующей земле влага поднималась от корней кверху, и зубья пил шуршали мягко, жмени падающих опилок были мокрыми, а когда деревья падали, на торцах пней выступала влага, и через минуту стекала, будто бы с краев переполненных тарелок.

Эти картины не волновали Голубова. Час назад, на пустоши, он разглядывал маячащие по всей степи саженцы. Каждый саженец стоял там в центре широченной с высокими бортами лунки; еще недавно Степан Степанович отпускал на две ночи хуторянам гидроузловскую технику, хуторяне расстарались, вбахнули в каждую лунку по полсотни ведер, и теперь, хоть и с опозданием, почки расселись, обнажая на вишнях и яблоньках проклюнутую зелень, на жерделах — белизну завтрашних лепестков. В шаге от провожающих и от машины, покрытой красным, стояла жерделка, раскрывшая первый и, наверно, потому особенно крупный цветок, по которому ходила пчела. Должно быть, единственная на всю округу, черт те откуда залетевшая, она раздвигала цепкими лапами лепестки, по-хозяйски лезла головой в упругий сияющий венчик цветка; и Голубову тот цветок был в миллионы раз дороже всех деревьев, что свистели вершинами, падали вдоль кореновских улиц.

Остановись у двора Дарьи Черненковой, Валентин глядел, как дружно, во главе с матерью-командиршей, валили сад ребятишки — упитанные, серьезные, мал мала меньше. Невыразимо потянуло к ним, да и шевельнулся интерес — как поведет себя хозяйка, так убежденно изгонявшая его из партии? Он приблизился, сказал:

— Дайте инструментишко, подсоблю.

— Нюся! Подай дяде ножовку, — приказала Дарья.

Голубов стал в шеренгу, ребята ни на миг не оторвались от дела, подсекали стволы, которые тоньше, на которые указывала мать; а сама она вдвоем с мужем рубила с двух сторон полутораобхватную грушу, легко двигала добрыми восемьюдесятью килограммами литого своего тела. Удержав вдруг очередной взмах топора, она расхохоталась: