Вадим, человек вежливый, к тому же благодарный за экскурсию и за то, что водит машину, щадил провинциала-собеседника, выбирал слова покорректней.

— Вам бы, — говорил он, — развернуться по-производственному. Объявлено: нет грани между городом и деревней; так на фига выискивать особую сельскую святость? Кончай с этими двориками, деревцами, насаждай скоростным методом сплошные тысячегектарные массивы! Разумеется, ваши «азовки» и разные всяческие эмоции новоселов — очень мило!..

Да, было нелепостью метать бисер перед этим Орловым номер два. Хватит Сергею и первого Орлова!..

— Хождение в народ, — цедил рядом Вадим. — Разве это было хоть когда-нибудь действенным? На вашем месте я бы…

— Вали от машины! — скомандовал Голиков. — Ну!! — гаркнул он и, не оборачиваясь, довольный собой, включил скорость.

3

Но все будто сговорились его испытывать. Едва завернул он на пустошь к Лавру Кузьмичу передохнуть, выпить стакан молока, как Лавр Кузьмич, не введя в строящийся дом, взмахивая на солнцепеке, на горячем ветру рубанком с вьющейся стружкой, закричал:

— Ты, Петрович, не только действуй, а такжа думай. Ввел ты хворточки. Ладно. Это кислород. Ну, а возьми новые крыши!..

«Дались им эти крыши!» — передернулся Голиков.

— Так вот крыши! — повторил хозяин. — Железо, равно шифер, — городская видимость. А под крышей отмененной, камышовой, летом держался холодок, зимой в самые наилютые морозы теплынь. Также полы!.. На прежнежитиях лежали полы некрашеные, струганые. Младенец елозил голым задком — не простужался. Нонче ж застройщики и половую краску, и линолеум хватают, не мыслят. Тебе ж, Петрович, следует мыслить, иначе и огороды нам асхвальтом позальешь!

Глянув на озадаченного Сергея, поинтересовался, рифмуя слова:

— Что? Разговор на эту тему портит нервную систему?

По случаю жары он щеголял в магазинной динамовской футболке; физкультурная одежда как бы требовала от него спортивных движений; он размашисто ширнул рубанком в сторону улицы на привезенные для новоселов штабеля строительного материала, сплюнул, будто перед ним какая-то дрянь; и нельзя было обложить его в пять этажей, потому что был это не Орлов, даже не Вадим, а колхозник, которому служил Голиков.

У крылечка лежал тополь, срубленный в Кореновском, доставленный сюда. Превращенный в скамью для стариковских посиделок, он был обпилен, а поверху даже обструган, но из него, сверля изнутри кору, выбивались ростки, сияли зелеными упрямыми листьями.

— Жить хочут, — сказал хозяин. — И мы хочем! — крикнул он. — Желаем воздвигать дома, как веками воздвигали-ликовались. А ты нам понавез казеннаи штабели.