— Ни ты… ни я… Так и будем… одни…

Это был тягостный для женщины разговор. Тяжкий и обидный, но Анна сдерживала себя как могла.

— Как же нам быть?.. Скажи…

Умолк, потому что не знал, как поступить. В какую бы сторону ни повернулся — всюду стена, и лбом ее не прошибешь.

— Возьмем чужого ребенка… Раз уж ты так хочешь… — предложила она.

Антон готов был взорваться от злости. А ведь, собственно, только в этом сейчас и был единственный выход — взять чужое дитя. Но почему чужое? Не давало покоя именно это — чужое. И как раз тогда, когда есть свое, родное, такое милое, круглоокое… В этом признаться жене не хватало сил, это была его тайна, его сладостный грех, в который жен обычно не посвящают.

Смущенный и взволнованный, он все же вышел из дома, так и не закончив с женой разговора, к которому упорно стремился сам. Понял: закончить его не удастся. Ни сегодня, ни позднее. И совсем уж не по-мужски предоставил дело случаю…

Сашко с Татьянкой в этой сцене не участвовали, и Антон Петрович понапрасну пытался отыскать их взглядом среди актеров. Они уже вышли в сквер и направились прямиком в осенний сад, к шефам-колхозникам… Так они пытались уйти от сегодняшних огорчений!

— Помнишь?

— Ах, как там было хорошо!..

Лазали по деревьям — рвали яблоки и груши. Им оттуда хорошо было видно, как женщины собирали виноград, а мужчины относили переполненные гроздьями корзины и опрокидывали их над огромным чаном. День тогда, после обложных ливней, был как на заказ: теплый, весь прогретый солнцем, в небе — ни облачка. И на душе ни облачка — кругом были только пьянящие запахи винограда, спелых яблок и солнца; звенела веселая песня.

Хоругвями маячили по склонам черешни, золотилась листва слив, а яблони поздних сортов еще рядились в темно-зеленые одежды, их ветви празднично тяжелели спеющими плодами; колхозные лошади напрягали могучие мышцы, волоча ящики с прилаженными к ним полозьями: с горы — полные, наверх — пустые; вон они поднялись уже и движутся в самом небе. Актеры угощали лошадей, подавая им на ладонях конфеты, ломти хлеба. Внимательно наблюдала за шумной толпой незнакомых людей колхозная сторожевая собака Лайка и, убедившись в их мирных намерениях, протянула им лапу на дружбу. Когда все сели обедать возле костра, то совсем близко к ним подходили и лошади, и Лайка. Колхозники пытались отгонять их, но животные не уходили. Они брали из рук еду и чувствовали себя вполне своими, а когда им уделялось недостаточно внимания, то лошади начинали бить копытами землю, а Лайка требовательно лаяла. Правда, иногда, не дождавшись, пока ей что-нибудь дадут, брала свою порцию сама и тут же торопливо отбегала в сторону.