Светлый фон

Сидоряк ловко — сказывались фронтовые навыки — управлялся с печеными картофелинами, не признавая ни тарелок, ни вилок, принесенных на всякий случай на стол, хотя хозяева и сами не собирались пользоваться ими.

Сытный обед завершил своим длинным монологом художник Белунка — он благодарил виноградарей за угощение от имени всех обедавших, не забыв при этом и о животных. Угасающий костер кудрявился дымком над черным хворостом, поедая остатки картофельной шелухи вместе с рожнями, на которых только что поджаривалось сало, облизывался редкими языками красного пламени.

Женщины снова пошли к виноградным лозам, мужчины — к корзинам, снова лошади, напрягаясь, волокли полные ящики, а Лайка заняла свое место на сторожевом посту. Сашко с Татьянкой взобрались на яблони и слышали доносившийся снизу басовитый голос Сидоряка, в шутку укорявшего Белунка:

— Ты, брат, ел за двоих, а работаешь за одного.

— Работа не волк, в лес не убежит, — смеясь, парировал Белунка.

И еще доносился гомон из виноградников, а дальше, по взгорьям, пело селение, покачивая в колыбелях младенцев. Два трактора, принюхиваясь железными ноздрями к кисловатому, еще не освоенному суглинку, с рассерженным урчанием двигались по склону, поросшему давними зарослями. Вся земля внизу была будто вышита руками тружеников-умельцев, промережена за столетия садами, пашнями, аккуратными селениями. И весь мир отсюда, с яблоневого поднебесья, был легендой, красочно укладывавшейся в рассказ старика сторожа о том, как творец создавал землю. «Черпал из моря лесок и посыпал им водную гладь, и появлялись равнины, а черт украл горсть песка и спрятал во рту. А песок стал расти, и нечистый стал выплевывать его на землю — так возникали горы… А паны взяли да и согнали в эти проклятые горы бедняков. И теперь вот полюбуйтесь!»

И у Сашка и Татьянки была своя легенда.

— Полетим?

— Давай!.. — И волосы у Татьянки развевались на ветру.

Так легко было им перевоплотиться в Лукаша или в Мавку, слиться с удивительным горным миром, почувствовать себя цветами косицами и спрашивать у ясеня: «Красны ли мы?»

— Тсс!.. Пусть говорит сердце. А оно говорит смутно, как весенняя ночка.

— А зачем прислушиваться? Не надо!

Им так было хорошо, что не хотелось и выходить из «Лесной песни», но торопило предвечерье, падавшее косыми лучами на лес. И они снова вернулись к яблоням, чтобы закончить работу…

Еще и сегодня, хотя уже прошел год, жили они в этой сказке, творили свой дивный-предивный мир, свою прекрасную сцену с розовыми кулисами. После того он часто ходил к ней на квартиру.