Старуха поманила Тудора пальцем и шепнула на ухо, как великую тайну:

— Хорошо быть женатым, Тудорикэ! Полжизни маялась, все — сказала, хватит, набедовалась! Знаешь, милок, одной ладошкой не хлопнешь, одной ногой не пойдешь…

«Совсем спятила, старая?» Стоя со свечами в руках, Тудор слушал про огонь… любовь и тычки! Ишь ты, счастье на пенсии. Да она всю жизнь таскала за собой на поводке козу, а в колхозе дня не поработала. Вечно Тасия подыскивала какую-нибудь молодую парочку, чтобы пришли жить в ее развалюшку, присмотрели за ней в старости, а заодно и за ее чесоточной козой. А теперь, смотри-ка, в белой юбке с кружевами по подолу!

— Дяде Никанору скажи — пусть зайдет. Онисим сегодня вернется. Вчера голубцы сварила, держу их тепленькими в одеяле, и мамалыжка ждет, под перину положила. Поговорю с Онисимом — Кручяну все ж таки христианин был, пусть хоть пару псалмов почитает ему у изголовья…

Бабка болтала, как сорока, и Тудор не заметил, как она уковыляла домой. Ему вспомнилось… Да, он то ли в третьем классе был, то ли в пятом… ох, как давно! Старая Тасия — она уже тогда была старой, — выбежала в сумерках из переулка — и к нему, Тудору: «Не видел? Коза у меня пропала… бегаю, ищу, с ног сбилась — брюхо у нее вздулось, напасть такая! Кукурузы с полведра съела, сдохнет, несчастная…» — И в плач. А тут из-за живой изгороди: «Е-е-ехе-хе!» — мигом слезы высохли, просияла: «Муся! А-а, Мусенька?.. Иди, иди, не мучай мамку». Пошли тут нежности… и пылища столбом: бабка носила чуни из козьей шерсти; громадные, как пушистые щенята, они вечно волочились за ней по дороге, вздымая клубы пыли…

«Ну, отчубучила бабулька — с белыми кружавчиками, в желтой вельветовой жакетке…»

— Да ты не слышишь, Тудорел? Мэй! — окликнул его низкий грудной голос.

«Черт возьми, кто там? Еще одна старуха?»

Из-за забора, со двора Антона… кто бы вы думали? Да, сама Диана!

— Ты чего, — удивился он. — Что-нибудь случилось?

Досада взяла — заранее ведь договорились: вечером вместе поедут в райцентр, по дороге он расскажет, чем кончилась «родительская конференция».

— Разве ты меня не звал, Тудор?

— Что я, с утра керосину напился? Вино пил, детка. Чего ради мне тебя звать?

— А кто прислал Мариуцу? Прибежала, запыхалась: «Скорее к баде Тудору, там он ждет и его родители, чтобы обедать, за столом сидят». Твоя сестренка так сказала. А это у тебя что, свечи? Зачем?

Ух, с каким удовольствием Тудор забросил бы сейчас этот воск подальше! Во рту стало гадко, будто пластилин жевал. Чуть не огрел собаку свечками.

— Ах, вот как… Ну ладно, попомнят меня. Опять нос куда не надо суют, кто их просит! Это мой ребенок, я за него отвечаю.