— Какая чушь!

— Я же не сказал, что ты именно такой. Я сказал: создается впечатление…

В казарме Майерс спрашивает Рошаля:

— Как ты считаешь, он прав, когда говорит, будто я задаюсь?

— И да, и нет. Иногда тебе просто надо держать себя в руках. Ты бываешь несносным, в том числе и по отношению к лейтенанту…

— Эх, если бы ты знал! — Майерс засовывает руки в карманы и подходит к окну. — Со мной творится что-то непонятное, Гюнтер. С тех пор как я получил это письмо, голова раскалывается от дум. Во мне что-то словно перевернулось — так хочется начать все сначала! Может, это мой последний шанс. Что же мне делать?

Рошаль пожимает плечами:

— Ты же никогда ни о чем нам не рассказывал.

— Да, — соглашается Майерс и в задумчивости выходит из комнаты.

41

41

Когда Юрген утром машет на прощание человеку, отъезжающему в дорогом автомобиле, ему кажется, что все происшедшее в эти два дня просто сон…

Два дня назад, пополудни, его вызвали в караульное помещение — к нему явился посетитель.

— Что за посетитель?

— Некий господин Михель, с сединой на висках.

У Юргена екнуло сердце — это же отец!

Они не бросились друг другу в объятия. Просто, как только Юрген увидел этого элегантного мужчину в светлом костюме, с седеющими висками, он тотчас понял, что это действительно его отец. Узкое, почти аскетическое лицо, нос с легкой горбинкой, блестящие черные глаза. Казалось, полтора с лишним десятилетия пронеслись, не оставив на Франце Михеле ни малейшего следа…

Отец улыбнулся, вынул из кармана сложенную в несколько раз газету и сказал приятным низким голосом:

— Я был в приемной у врача, и там лежала на столе эта газета. Я прочитал и понял, что написано о тебе. Взял отпуск и примчался сюда… Давай подадим друг другу руки и сделаем вид, что последний раз виделись вчера, ладно?

Юргену наконец удалось совладать с волнением. Отец и сын пожали друг другу руки, и Юрген почувствовал при этом, что отцовская рука дрожит.