Внезапно раздается команда «Газы!». Солдаты натягивают противогазы, и идти становится еще трудней — струи воды заливают стекла. Темп марша не сбавляется, дышать все тяжелее, но никто не отстает. Команда «Противогазы снять!» воспринимается как избавление от мук.

Около полуночи колонна приближается к Борнхютте. Люди констатируют этот факт про себя, никаких комментариев не слышно — усталость одолела всех. Лишь изредка раздаются проклятия и ругань — это если кто-нибудь поскользнется или споткнется. И все же близость ночлега придает им бодрости. Солдаты с надеждой поглядывают на освещенные окна домов, за которыми сейчас тепло и сухо.

Но колонна следует противоположным берегом реки, и мост остается в стороне. Надежда постепенно улетучивается, уступая место тихой ярости. Неужели им придется шагать и шагать под дождем?

Пройдено еще полкилометра. Впереди — регулировщик. К склонившейся над рекой ольхе привязан канат. Он протянут на противоположный берег. Приказ гласит: переправиться на другой берег с помощью каната.

— Это еще зачем? — спрашивает Мосс. — Чтобы вывихнуть руки-ноги?

— Затем, чтобы ты ножки в речке не замочил, — шутит Глезер, и кое у кого еще хватает сил засмеяться.

— Но мы только что прошли мимо моста! Для чего же мост?

— Для того чтобы можно было попасть в Кительсбах. Ведь у тебя-то небось каната нет… Хватит болтать. Начинаем переправу.

— Ну, пиши пропало. Услышите всплеск, знайте: это я выпустил канат из рук…

— Смотрите далеко не заплывайте! — шутит Глезер. — Начали!

Все перебираются благополучно, в реку никто не падает. Вот и околица деревни, родная улица, ворота казармы…

— Ты когда-нибудь испытывал такое теплое чувство к этим воротам, как сейчас? — интересуется Цвайкант.

— Никогда, — убежденно заявляет Вагнер.

— Мне лично в такую свинскую погоду они кажутся вратами рая, — слышится голос Мосса.

46

46

На следующий день проводится разбор учений. Командир роты капитан Ригер объявляет поощрения и порицания. Рота получает оценку «хорошо». Лучшие результаты у первого взвода. Особой похвалы удостоилось отделение Рошаля, несмотря на срыв во время сдачи нормативов по санитарной подготовке. Впредь, конечно, такое не должно повториться. Теперь главное — использовать оставшееся для обучения время с максимальной пользой.

Рошаль оглядывает солдат. Получившие порицание прячут глаза, но Цвайкант улыбается. Ну а те, кто заслужил похвалу, откровенно рады.

— Разрешите, товарищ капитан… — встает сержант. — Перед началом учений я заявил, что доволен отделением. Теперь я хочу внести поправку: нет, я не доволен ни отделением, ни самим собой… — Свои действия он оценивает самокритично и обстоятельно — от того момента, когда он засомневался, правильно ли выдерживается маршрут, до возвращения в казарму, где некоторые буквально падали от усталости и не нашли сил даже пойти помыться. — Вроде бы мы сделали все, что могли… Но, может, это еще не предел? Вот вопрос, который, как мне представляется, должен задать себе каждый…