Открыв глаза, я скорее почувствовал, чем понял, что за ночь в природе что-то произошло. Глянул в окно: снег! Все белым-бело.

Вскочил Игнат. Обрадовался:

— Снег! Порядок! Вот ко времени-то. Как по заказу.

Он стал поторапливать меня и Егорыча. Велел положить в рюкзак сала, хлеба и сахару, прихватить котелок. Повел за Монгой, на заветную тропу, где, по его предчувствию, мы непременно должны подстрелить гурана.

Ветер угомонился. Падал мелкий снег. Легко дышалось и хорошо было идти по первой пороше: звучнее теперь тайга и понятнее — следы на снегу все тебе расскажут.

— Гляди-ка, — неожиданно свернул Игнат с тропы, — тут кто-то ночевал.

Точно. В небольшом углублении, под корнями поваленной сосны, было устроено нечто вроде балагана: земля устелена сухой травой, сверху — навес из веток сосновых. На земле, против балаганчика, — обгорелые поленья. Отсюда к Монгою тянулся след.

— Недавно ушел. На рассвете. — Игнат оглядел балаган и вдруг: — Смотрите, чего нашел!

Он держал в руке большую черную трубку — с кривым чубуком и медвежьей головой.

— Тимофей это, Тимофей Корягин тут был. Его трубка.

Егорыч повертел, ощупал трубку.

— Что ты! Откуда ему тут быть? Мало ли таких трубок.

— Таких больше нету. Такая одна — у Тимофея. Это же он, Тимофей, и к зимовью вчера приходил.

Егорыч недоверчиво усмехался. Но Игнат стоял на своем. Он даже предложил идти по следу, догнать Тимофея да хоть повиниться, что так приветили старика в его же избе. Но у речки след терялся, да и согласился Игнат, что бессмысленно устраивать погоню.

— Верно, может, и не его трубка, может, у него похожая… Я, однако, вернусь и положу ее на пенек, возле балагана. Хозяин за ней все одно придет.

…На табор мы возвращались другой тропой, через другой брод. Ни геологов, ни каменщика уже не застали, чтобы спросить, наведывался ли к зимовью старик.

Мы ждали, что он постучится, ждали допоздна, хотя ни один из троих о том не обмолвился. Он не пришел…

— А трубки-то нету, — сразу определил Игнат, — улетела за хозяином.

Да, вчера здесь кто-то был: на снегу — новый след… Этой ночью, как и накануне, ухал, гудел в тайге ветер, и сейчас еще между деревьями шарила колючая метла, а Монгой потемнел, отощал и от шуги — точно лишаями покрылся; но след не замело, он был ясно виден. Мы читали по следу, что охотник не вдруг отыскал трубку: вот он потоптался перед балаганом; отбросил ветки, перебрал ветошь[16], отступил назад, постоял, приглядываясь, наверное, ко всякому сучку на земле; и увидел ее в расщелине пня… Тут же, присев на пень, закурил… Потом спустился к речке, перебрел ее — и узкой звериной тропой зашагал в горы.