А ко всему этому и работа. И она становилась рогатиной на пути к девичьему кругу, когда бесцеремонно забирала время, когда предательски осаживала молодые желания.

Вот, начать с весны… Конечно, кто-то и сиживал у Чулыма в обнимочку, не без того. Только не Андрей. Пятнадцать соток огорода ты вскопай, посади, прополи не раз, вначале подбей, а потом и огреби тяпкой картошку. Выходных с весны не давали, работали на сплаве часто весь световой день и потому разная домашняя управа — это рано утром, это вечерами дотемна, уж после того, как наломаешься на казенном лесу. А поливка огородной мелочи! Сколько воды за лето из реки, бывало, вытаскаешь на коромысле — не счесть. Только укрепил все саженое, подобрался, а тут и сенокос подоспел. И опять как заводной. Пришел ты с работы — поел-не поел и едва не бегом в луга, а они не вот рядом. До темноты — уж и комар отзвенит, осядет — машешь литовкой, до седьмого пота бьешься в кочках. Управился с косьбой и снова да ладом: сгреби кошенину, поставь сено. Ну и дальше. Дальше тоже до самого снега без роздыху. Летами, до спелой огородины — голодно. Это значит рыбу промышляй, грибов и ягод припаси — осень, зима все подберут. Тут картошка подошла — вырой, в подполье стаскай, а еще дров прорву напилить на зиму, да как-то сено на осеннюю распутицу выдернуть из тех же болотных кочек. Нет, шибко-то не поманывало на улицу. А кого она из молодых каждодневно забирала — все, считай, так вот в поселке жили.

Теперь зимой… Казалось бы, все летние управы позади. Стеша вчера правду говорила: угонят зимой молодежь на плотбище, там и вовсе. Ухряпаешься за день, так в снегу набродишься, так намокнешь, так настынешь… Придешь в барак, еле-то еле душа в теле… Сглотнешь, какую ни есть еду, а ее всегда не хватало, да и на нары, где клопы — какая тут, Андрюшенька, любовь… Иной раз, сказать без утайки, до того все осточертеет, что лихорадки ждешь — часто болели в начале войны лихорадкой. Наглотаешься того зеленого или желтого акрихина, отпустит малость трясучка — отдохнешь, полежишь расслабленно с недельку, на работу не надо… Короче, кого как, а Андрея не часто завлекали девки. Да и девки себя по той же причине замыкали, а замыкая плакались: скоротечны молодые-то годочки…

Степана захватывало сладкое томление. Проехали деревню Трактовую, и начал он узнавать свои — уже свои! родные места. Поглядывал направо и налево, тихо вспоминал, радовался. Однажды с матерью выбрались из тайги вон к той огромной сосне. Бруснику у Рябиновой поляны собирали, как-то забылись и заплутали в тот пасмурный день. И как же после радовались, что счастливо вышли почти к самому кордону! И вот это местечко давно-давно знакомо. Летом тут, на вырубке, поднимается кипрей высоко-высоко. Вся рёлка в розовом цвету и запах такой, что спирает дух и кружится голова. На чай ломать кипрей мать посылала — любил ходить за душистой травой Степан.