Выпили, и ждал Лукьян, ждала Прасковья веселого взрыва парней. Но не последовало этого взрыва. Андрей, как гость, намеренно помалкивал, а к Степану некстати подступила та особая тоска-оглядка — опять начал войну памятью мерять. Он-то вот пьет-ест, а павшие друзья-товарищи… Не сядут рядом, не поднимут стаканов, не посмотрят друг на друга счастливыми глазами… Да, видно, вот с этого, первого домашнего стола жизнь начинает счет дням уже без тех ребят. А на фронте, да и в госпитале, когда уж очень трудно приходилось, друзья те павшие как бы рядом стояли. Прощайте же, други. Теперь уж прощайте навсегда… Мир праху вашему!

Степан, кажется, устал от этих слов — он их много раз уже про себя проговорил. Повертел в руках стакан, поглядел в окно так, будто кого-то там видел.

— Кому умирать выпало, а кому за мертвых получать награды. Вначале-то отступали и какие уж там ордена-медали. Это когда уж на Запад пошли — тут да, тут начались раздачи… В сорок первом, в сорок втором настоящие-то герои полегли, все удары на себя приняли.

Закутин понял и не понял эту тоску сына, поторопился отвести ее.

— Так и вам навешали, поди-ка, тож не зря…

Степан слабо улыбнулся.

— Да уж это само собой!

Лукьян едва притронулся к еде. Старательно вытер полотенцем губы и встал.

— Вы тут, ребята, как хошь гужуйтесь, а я пойду жварить баньку — отмывать, отмывать вас надо. Заросли, небось, за дорогу. Животины никакой не привезли, не подцепили в вагоне? Мы преж на германской, на позициях… В окопах сидели — бывала она, кусучая радость. То и разгулялся после тиф…

— Однако, добрый у вас царь Николай Александрович был. А вот товарищ Сталин — этот отсиживаться в окопах не дает, — с грустью заметил Степан. — Марш, марш вперед, назад ни шагу! Никакой попятной, никакой отсидки тебе, боец, нет!

— Так, потому и победили! — надевая шапку, весело отозвался Лукьян.

— Да, но какой ценой, ты бы видел, батя… — покачал головой Степан. — Потому и горчит питье-то на празднике. Верно, сержант?

— Верно!

Лукьян задержался у дверей в сени.

— Эт-то, ребятушки, и я вижу. Бываю в районе, в поселках, деревнях — большой недочет сказывается в мужском ряду. Стань бы считать все похоронки — волосы дыбом.

Прасковья робко вмешалась в разговор.

— А помню, после германской, после гражданской — мужиков в деревнях было полно. Все еще девки женихов выбирали. Ешь, Степа — стынет же в тарелке. Андрюшенька-гостенек, доставай, доставай!

После стола Андрей не засиделся в доме — потянуло его на солнышко. К тому объявил, что поможет Лукьяну топить баню — любил он до фронта такое домашнее занятие…