Андрей ворочается на душной овчинной шубе, на вялой подушке, которая вся пропитана чужими незнакомыми запахами — разве уснешь. Тяжело, грустно ему, память все поднимает и поднимает старые обиды. Свои обиды, обиды и боли покойного отца, матери, горькую горечь других ссыльных его поселка. И этих обид и болей, оказывается, не счесть.

Ты послушай, Степан, не храпи там, на полатях. Вот, хотя бы и такой случай.

Это уж война, и через год или полтора ему, Андрею, на фронт. Товар, мануфактуру продавали в поселковом ларьке. Ее продавали по особым справкам, что выписывались в конторе сплавного участка. Ну, есть та справка, заработал ее, и положен тебе метраж, скажем, на штаны или рубаху. Но все как-то не хватало товару — начальство расхватывало, и очередь, давка в ларьке.

С ночи они стояли с дружком возле орсовского магазина — дружок тоже мечтал о рубахе…

Известно: ждать да догонять хуже всего — медленно подвигается очередь, а уж на смену надо, опаздывать на работу, прогуливать нельзя, за это строго наказывал тот специальный Указ… Стучат ходики на стене ларька, с каждой минутой стучат все громче и громче: на работу, на работу! Но и очередь уже подходит, человека четыре только до продавца.

Вдруг стихает людской гомон в ларьке, на пороге вырастает прямая фигура поселкового коменданта — этого главного надзирателя за ссыльными. Его лицо, как и всегда брезгливо вытянуто, в нем ничего обыденного, человеческого. Никогда не здоровается комендант с поселковыми, никто из ссыльных даже и не смеет кивнуть ему головой. Впрочем работяги не хотят этого делать, они стараются не замечать служивого. Холодные начальственные глаза шарят по людям, по плотной очереди. Как ни ужимался Андрей в бок рядом стоящей женщины, комендант узрел, нацеленно кинулся к прилавку — знает, что подросткам на работу. Затрещала фуфайчонка на плече, выхваченный рывком из очереди, Андрей чуть не упал. Он не помнил, как от стыда и обиды бежал к двери. А в спину подросткам толкался знакомый шипящий крик: «Марш на работу, кулачье! Да я вас…»

Пропала в тот раз справка на отоваривание. Шел на работу Андрей едва ли не со слезами. Так мечтал, что мать рубаху сошьет. Обнове той особое назначение выпадало, хотел понравиться одной девчонке — что плохого?

Интересно, в поселке ли еще тот комендант? Как не взят на фронт, как прокантовался он в тылу — бронь таких вот от смерти надежно спасала, подойти бы к нему в укромном уголке в орденах и медалях да мазнуть пятерней по сытой, по глупой морде. Помнишь ли ты тот день в ларьке?! И откуда вас, таких зверных, собрали и напустили на наши головы… Да, кончились твои издевки надо мной!