Половников приходил в себя. Конечно, раз вчера с испугу не смотался, теперь не уйдет!

— Выкладывай!! — сглатывая слюну, зло покосился милицейский и тяжело сел за стол.

Степан опять не мог унять тик правого глаза. С веселым отчаянием коротко рассказал о случившемся и закурил.

Половников чуть не взвыл.

— Из-за бабы! Дур-рак! Набитый дурак…

— Из-за женщины! — взревел Степан и грохнул кулаком по столу.

Половников малость смягчил лицо.

— Да она, может, сама ждала той минуты…

— Закричала на всю тайгу!

Половников, качая головой, вздохнул.

— Дуралей ты, Степка. Молодой и очень-очень глупый. Ну, минутно и поревела бы баба, а после-то спасибо сказала, у них, у бабочек, сердца отходчивы… Лукьян, знаю, в полной мужской силе, любили его зазнобушки… Да в эти дела как встревать. Они, бабы, всегда для виду глаза помочат в таких-то случаях: я — хорошая, я — ни-ни. Знаем мы их вдоль и поперек!

— Привыкли вы тут, в тайге… Своя рука владыка, что хочу, то и ворочу…

— Степка! — хрустнул пальцами Половников и пригрозил. — Перебор! Да ты в уме ли? Слушай, у тебя тот градус в башке на месте? У тебя ж крыша поехала… Глаз, вон, дергат, шрам над ухом, гляди, черной кровью брызнет… Да ты не спятил ли?!

Теперь Степан заморгал глазами. Вот это удар под самый дых… А в самом деле, ладно ли у него с головой? Вспомнить, в справке-то о ранении… Что-то там и о расстройстве психики. Ну, штаб-лекарь, ну ты и подсиропил со зла… Было, смазал Степан меж глаз кладовщику, или как его там — за ясное дело врезал. Сосед по госпитальной палате выписывался домой… Тыловая крыса, змей тот кладовщик! В такую гниль парня обрядил — стыдно было глядеть на хэбэ. А хорошо звезданул тогда очкарику вот с таким носом. Прибежали медсестры, какие-то складные мужички: укол в энное место Закутину, и спекся он… Но как было не психануть, в списанную срамотину же парня одели!

Степан нервно курил. Крепкий самосад спасательно успокаивал его, сушил горло.

— У меня все дома, и ничево я не спятил. А ежели и спятил, так на фронте, на передовой! Там, кстати, такие спяченные очень годились. Абы ты пулял, абы убивал почаще. Гляди, как поставлено… За идею в свое время вы, старшие, убивали — хорошо! За Родину мы, младшие, убиваем — зер гут! А тут вот лицом к лицу сошелся со своим доморощенным злом — распоясалось оно, расшеперилось… Понимай, дядя Алексей, так: это еще война моими руками зло разила. Она, война, из меня еще не вышла… И не меня, а войну всем миром клятую ты суди!

— Война-то война… — грустно вздохнул Половников и тяжело встал. — А только третьева ордена Славы тебе за отца, Степонька, не дадут. Где он?