Половников закинул крупную, коротко стриженую голову назад, хлебнул самогона и замахал легкой ладонью перед распахнутым ртом. Перевел дух и весело подмигнул хитроватым глазом.

— И как эту самогонь беспартейные пьют!

Он встал, поглядел на часы, смахнул с верха конторки пыль, походя пристукнул по матовому стеклу абажура висячей лампы и широко заходил по горнице. Оглаживая ладонями ремень на темной гимнастерке, засверкал быстрыми глазами.

— Не пойму я чтой-то… Вы, фронтовики, как с цепи сорвались. Вон, в районе. Приходят и чуть что кулаками по столам в учреждениях: тут не так, здесь не эдак, вынь да положи! Вот и в Трактовой вчера сынок-то председателя. Шинелку рванул, костылем машет: права мне качать начал. «Ах, ты, стервец, думаю… Да пять-шесть лет назад, я б тебя в комендатуру, да ты бы у меня шелковым оттуда вылетел, а после за версту всякое начальство обегал.» А теперь как мне с ним? Паспорт получил — вольный, собака! Смотри, Степка… Мы ершистых видывали много. Быстро рога-то ломали. Короче, не наступай на батю. Я соображаю: на пули ты на фронте лез, догадываюсь, что не остыл еще. Пойми, таких, как твой отец, и поберечь не грех: опора здесь наша. Ты одно прими: мы тоже верно советской власти послужили, нам тоже хватало врагов. И враги эти наши были всех мастей, изо всех волостей. Помню, тут однажды в тайге. Как ни хороши были ребятки, да легли под еловые лапки… Вот так: ты напрямки, и я напрямки.

— С ссыльными воевать было хорошо, рассказывал батя, — усмехнулся Степан. — Погеройствовал он много. А заодно и мать мучил долгих пятнадцать лет. Но теперь-то все-е, кончилось это для родителя!

— Открыто на отца пойдешь… Гляди, по щекам не нахлестан! — басисто расхохотался Половников. Он опять откинул голову и пухлая складка двойного подбородка широко опоясала запылавшее в смехе лицо.

— Поднял уже руку…

— Ври с короба три! Бредни несешь…

— Пристрелил я его в горячах. Наповал!

Несколько мгновений Половников оторопело таращил на Степана свои заплывшие жиром глазки — мелькнуло у служивого, захватил, было, его момент неверия. Он прохрипел:

— Гад ты такой! Подлюга…

Степан дико захохотал — увидел, что рука Половникова потянулась к поясному ремню и далее к кобуре. Он укоризненно покачал головой, предупредил:

— За пушечку не надо… Ага, а то рассержусь — я быстрый в руке и ноге. И моргнуть не успеешь, как обезоружу, в разведке же служил. Никуда я не сбегу. С батей кончил вчера и сбежал бы, мог бы! Ружья, припасы есть, жратвы не занимать, по тайге ходить умею, снег почти сошел, овчарок у вас нет — канул бы я бесследно за Чулымом. Ага, ищи после иголку в стоге сена!