Андрея давила тоска. Теперь он почти ненавидел дом Лукьяна и это свое житье у Закутиных. Ему, Андрею, тоже не надо было много думать, чтобы понять, как отцова рубаха оказалась на кордоне. Выходит, плохи дела у матери с кормежкой, если она вынесла из барака самое последнее, самое дорогое, когда же она приходила сюда — год, два назад?

А может и нынче, недавно…

— Слушай, Степан, — Андрей почти взмолился. — Давай так: эту вот дареную оставлю, а родителеву заберу. Ты пойми — па-амять…

— Хороший, видно, был у тебя отец… — с глухой тоской в голосе отозвался Степан.

— Работал мастером на сплаве. Все-то на воде, на лодках. Боны весной ставили, а Чулым же в мае бешеный — двое враз утонули — тросом сдернуло с лодки. Ох, и поревела мать…

— Бери ту и другую… — медленно, раздельно сказал Степан. — Одну отец мой подарил, а другую… да бери же ты!

Андрей замялся.

— А отец-то твой…

— Теперь он добрый, еканый бабай… — хохотнул Степан и потянулся к стакану с самогоном. — Ну, Одесса-мама… За Победу мы с тобой, Андрюша, пили… Давай-ка еще раз за тех, кто домой не придет. Давай помянем. Ты встань, встань!

Они медленно, с грустными глазами выпили, помолчали и молча вышли на улицу. Солнце стояло еще высоко над Причулымьем, до вечера и в тайге было еще далеко. Степан подвел коня к крыльцу, помог Андрею взобраться в седло и накинул на его плечи лямки куля. Уже за оградой объяснил, как выехать на дорогу к Чулыму.

— Ну, Андрей — держись бодрей! Не забывай, во фронтовых гимнастерках мы встретились…

— На свадьбу-то пригласишь?! — ободрил Андрей приятеля.

Степан махнул рукой, согласно головой закивал и отвернулся.

11.

Собаки все скулили под крыльцом. Степан накормил их, а потом сидел на лавочке возле калитки, смотрел, как увядает день, как густеет, замирает в тайге вечер, и с любопытством прислушивался к тому внутреннему своему голосу, который становился все назойливей.

Ты гляди… Мать и сын тут, на кордоне. Начнется допрос и расколется баба, объявит, что ссильничать хотел Лукьян. Пусть, пусть расписывает! А ты, Закутин? Мать уехал проводить, мостик на тракте ремонтировал. Работа налицо, какие сомнения! Так, кто убил старого активиста? Андрей! Он кстати явился из березняка, увидел, что именно грозило матери, вот и пальнул со зла. И неспроста Андрей угнал казенную лошадь в Согру…

«Одесса-мама… — хмыкнул Степан. — Все сходится! И одно остается: вскакивай ты на последнюю лошаденку в конюшне и лети в раймилицию с наветом. А там ребятки хваткие, там дружок отцов. Порадеет Половников за убитого приятеля, быстро даст ход делу…»