Телята ждали человека. Одни тревожно помыкивали, другие дружно ревели.

Иван Касьянович знал от старых годин, что утром пораньше мужик обязательно подавал голос домашней скотине — успокаивается она во дворах: скоро придут хозяева и ласково удоволят. Коровушек подоят, всем зададут корма или выгонят на траву.

Голос подать не в тягость. Старик вспомнил, что он всегда испрашивал Божьего благословения на всякое большое дело. И сейчас, подходя к загончику, молебно произнес напутные слова стаду. Их говаривала еще мать, когда по весне выгоняла свою скотину в деревенское стадо:

— Егорий, батюшка, победи, святой Власий, наблюди!

Сухими, заветренными губами Иван Касьянович произнес эти слова памятные, и на него тотчас снизошло тихое успокоение, стало легко и надежно за телят.

Все же с опаской откинул воротца, ласково насмешничал:

— Что, телятишки… Заскучали и закричали с утра пораньше. Знаю, распробовали вчера травку и опять хочется на заправку. Коли так — ходи веселей! Ужо погодьте, сживемся-слюбимся…

Телята, давясь и крича, кинулись в створ жердяного прясла.

Отсюда, от дома, луговина открывалась далеко. Чулымский яр на зимнем обдуве промерзал крепко и трава тут пока задерживалась в росте. Потому и погнал телят к старице. Вода в ней поднялась высоко, кой-где затопила низинные спады берега, и на пригретом мелководье телята могли легко напиться.

Это хорошо, что позвал с собой Урмана. Умный пес помогал не только на охоте в тайге, нередко в летние вечера пригонял домашнюю скотину. Та же коровушка на вольном-то выпасе забывалась, почасту блудила допоздна, не торопилась с отдачей молока…

Все же старик набегался, накричался до устали — опять взыграли телята на свободе, не сразу и несговорчиво принялись щипать траву. Иных выгонял из лозняков щелканьем бича — Урман долго приглядывался и прислушивался к тому, как длинный черный конец его ворочался и шуршал в палой, еще не перегнившей, прошлогодней траве.

Наконец уходились телята. Не окрепшие после зимы, они скоро устали и, хотя паслись вразброд, не терялись из виду.

Иван Касьянович беспричинно поохал, поворчал: угомону на них нет, и присел на упавшую сушину в тени плакучей березы. И сидеть отрешенно, дремать бы старому в тенечке, а вот не дремалось — те же телята подвели к воспоминаниям.

…Он уж ведь большеньким по деревне бегал. Жили-то еще там, на родине, у Саян.

Весной в первый раз выгоняли скот на пастбище необыденно.

Образа приносили из соседнего села почтенные боголюбивые старики и молебен свершали как раз у ближнего к поскотине дома отца.