— Мистер Таран, я к вам с вопросом! — настаивал на своем все тот же голос.

«Який вопрос?» — недоумевал Яков Калистратович. — Шо им треба? На шо они меня ловят, чего бегают следом?..» Он не понимал, чего от него хотят. Все, что он знал, что мог — сказал. Больше ничего не скажет. Он обиделся на них за то, что его слова они «перебрехали». Он так им и заявил: «Перебрехали!» Поведанный в шутку случай, как когда-то зять тестю (Охрим Баляба — Якову Тарану) усину обрезал, они вставили бог знает куда. Размалевали — глядеть муторно. По его рассказу вроде бы выходило, что всех несогласных идти в коммуну собирали на майдане и отсекали усы. А тем, кто не записывался в колхоз, ставили, как овцам, клеймо на ушах!.. Он не говорил такого, он против подобной несправедливости. Он протестовал, а они почему-то реготали, как оглашенные, называли его «буйным казаком». Чувствовал, что его не понимают. Обидно. Шел к ним со всей душой, хотел найти сочувствие, опору, а они посмеялись над ним, поглумились. Его несогласие с нынешними порядками в России они перевернули по-своему. И теперь вот это… Этот голос в сенях… Сами же отпустили — чего же бегать следом? Вот в Новоспасовку прикатили, хату разыскали… Зачем он им? Старый, занедуживший человек, вернувшийся в свою слободу, чтобы умереть, где батьки умирали, — а его и здесь ловят. Вовсе он не убегал от них, уехал по-хорошему — почему же за ним гоняются?.. Вот они уже в чулане шарят:

— Мистер Таран, как к вам пройти?!

Его словно душной полостью окутало. Он забылся.

Когда поднялся с пола, было уже светло. Вынул из футляра электробритву, но бриться не стал. Бритва была его гордостью (кто еще в слободе может похвастаться такой!), но сегодня и на нее махнул рукою. Бывало, когда еще Охрим не покидал хаты, Яков Калистратович по утрам доставал бритву, включал в розетку. Зудя по-осиному, бритва ходила по голове, которую Таран выбривал начисто, кружила по скулам, по подбородку, по сухой дряблой шее. Обойдя все доступные ему места, выбрив их тщательно, Яков Калистратович обращался за помощью к Балябе:

— Охрим, а ну поелозь мне потылицу. Никак туда руки не загну.

Охрим Тарасович осторожно и недоверчиво брал в руки бритву, словно огромного белого, весьма опасного жука, водил бритвой по затылку тестя, выбирая под кострецами, по заушинам остатки молочно-седых волос. С чувством облегчения отдавал агрегат в руки Якова Калистратовича, приговаривая:

— Возьмите свой трактор. Прямо аж рука от него зудит. Так недолго и кондрашку поймать.

Таран стыдил зятя:

— Отсталый ты мужик, Охрим, а еще возле техники крутился!