— Только про вас он и думал!

— А то нет! Я, считай, беглый каторжник. Кинули нас, заключенных, укрепления строить. Мы и строили. А германец як поднапер — стража наутек. Ну, мы к немцам…

— Вы на Соловках сидели?

— Яки там Соловки? Под Коростенем, что поперед Киева.

— А мы считали, что на Соловках.

— Нет, не приходилось.

— А куда ж вас германцы определили?

— На заводе работал… Опосля в Бельгию перебросили. У англичан побывал, у французов. А там Америка взяла в свои руки. Лучше всего у американцев. У них долго не раздумывают: раз-два, и дело зроблено.

Чуждо, словно зверьки, посматривали правнуки на Тарана, не понимая, что за человек и откуда. Он по временам искоса поглядывал на них, но заговорить не решался. Они ему тоже были чужими и непонятными, словно выходцы из иного мира.

— Хата осталась за тобою? — спросил, утерев рот клетчатым платком.

— Живу пока… Ну, а раз хозяин объявился, — ответил, растягивая слова, Баляба, — то я могу и покинуть.

— Не-не, господь с тобой, живи. Я тебя не стесню.

— Ну, побачимо.

В тот же день слобода узнала о возвращении ее блудного сына — Якова Калистратовича Тарана.

— Кажуть, из самого Нью-Йорка на самолете прилетел.

— Богатым стал, бесов сын.

— Охрима, кажуть, выкинул из хаты.

— Не забыл, значит, как тот ему усы обрезал!..

— А говорят, его повторно заарестуют!

— Кому он потребен? Нужники, что ли, такими огораживать!