И вспоминали люди, как в давнее довоенное время многие завидовали Тарану, награжденному орденом Трудового Красного Знамени. Таран, который ходил в подкулачниках, выступал против колхоза, Таран, которому в глаза не один человек говорил: «Соловки по тебе плачут!» — вдруг вступил в артель, стал ударником. Его отара оказалась одной из лучших на Запорожье. А затем снова сорвался «казак десятого колена» и покатился под гору уже без остановки: разум пропил, кошару спалил, орден свой потерял. Был осужден на много лет, затем в войну и вовсе пропал без вести.

3

И вот через столько лет разлуки он снова дома…

По ночам Яков Калистратович вел себя беспокойно, задыхался, вскрикивал во сне, видя какие-то кошмары, а то и вовсе просыпался и, уставясь в потолок, лежал неподвижно, холодея от какого-то дурного предчувствия. Охрим Тарасович уступил ему полуторную кровать, на которой прежде спали Антон и Паня и которой сам пользовался до сего часу. Кровать стояла в просторной комнате-светлице — еще ее называли залой. Хорошая кровать, железная, с панцирной сеткой и стеганым матрацем. А вот сна на ней Якову Калистратовичу не было. Ворочался, кряхтел, вздыхал гулко, — в боковушку, где раньше обитала Оляна Саввишна и где теперь почивал Охрим Тарасович, все слышно.

Накинув пиджак на плечи, Яков Калистратович шел туда, белея трикотажными кальсонами, садился у ног Балябы.

— Спишь, Охрим?

— Чего вам?

— Боязно что-то… — признавался Яков Калистратович.

— Спали бы себе нишком и не выдумывали лишнего. Боязно! Чего це вам дома, в своей хате, боязно?

— Тебе не понять, — неопределенно заметил Таран. — Побывал бы в моей шкуре, тогда бы сказал…

— На совесть взяли лишнее?

— Хто его знает, чи лишнее, чи в самый раз.

— Чего-нибудь натворили? — уже серьезно спросил Баляба, привставая боком и облокачиваясь на левую руку.

Таран захрипел, растер грудь ладонью. Ему было трудно говорить, но, понимал, надо.

— Возили меня, як медведя ученого. То по радиву выступал, то по телевизору показывали.

— Ну и что?

— Та ничего. Говорили, вот глядите, люди добрые, перед вами потомок сечевых казаков, запорожец. Человек уважаемого роду. Был у него свой дом, своя семья, своя земля — всего лишили, все отобрали, на каторгу сослали. А за что? За орден. Сами наградили, сами и засудили.

Охрим Тарасович вовсе встал с деревянной кровати.

— Це ж брехня! Хиба вас за орден судили?

— За что же?