Автобусная станция расположена у Мелитопольского спуска, внизу, рядом со школой. Яков Калистратович передал деньги девушке, стоявшей у самого окошка кассы, попросил взять один билет до Новоспасовки.

Долго ожидал автобуса, сидя на массивной скамье, поставленной под акациями. Рядом — слева и справа — торговали ларьки. Люди ели темные житные пряники, покрытые сахарно-белой сладостью, пили лимонад прямо из горлышек бутылок.

Яков Калистратович не чувствовал ни голода, ни жажды, хотя со вчерашнего дня — ни маковой росинки во рту. Он подумал о том, как бы хорошо было совсем отвыкнуть от пищи. Ему верилось, что дело клонится именно к этому.

У автобуса его оттерли назад. Не сопротивляясь и не сокрушаясь, охотно уступил дорогу молодым и сильным. Еле шевельнув губами, пытаясь улыбнуться, промолвил сам себе: «Нехай бегут. Мне спешить некуда, я и так уже нахожусь на самом краю».

Нашел свое место, проставленное в билете чернилами. Приветливо улыбаясь, здоровался с каждым, кивая порозовевшей от загара бритой головой. Все ему казались знакомыми и дорогими, потому что все были из его, Новоспасовской, слободы. Намеревался каждому сказать что-то доброе, но не мог. Какая-то немощь вдруг охватила его, сковала язык и волю. Чувствовал потряхивание автобуса, чувствовал давучий запах горячего воздуха, переполнившего салон машины, сладковатый дух сырого бензина. Спаленная кожа на голове саднила, точно ее намазали свежей горчицей. Глаза туманило от жара. Туманило, туманило… Вмиг все переменилось. Тело начало сводить от холода. По коже прошел озноб, застывшие руки отказывались повиноваться. И снова — теплым-тепло. Перед глазами запрыгали светлые зайчики, точь-в-точь такие, какие видел на поверхности моря…

Неузнаваемо изменившийся, с дурной улыбкой и косящими, невидящими глазами, он ходил по автобусу от сиденья к сиденью, просил пассажиров:

— А ну поднимиться, будь ласка. Где же я его положил? Вы, часом, не бачили?

Все вставали, боязно сторонились. Кто-то из пассажиров спросил:

— Диду, шо вы шукаете?

— Ах, матери его бес! Чи вы не знаете — орден, той, шо за овец получил. Мабуть, знаете! И где он запропастился? Только что был тут, вот и дырочка от гвинта на пиджаке осталася, а его черт мае.

Холодным сквозняком потянуло по салону. Все замерли, боясь шевельнуться. Один только Таран чувствовал себя в автобусе вольно и раскованно. Женщина, сидевшая сзади, попросила передних:

— Скажите шоферу, чтобы отвез деда в больницу.

Таран перехватил ее слова, удивился:

— Кого, меня? Да вы что, девчата, сдурели? В больницу. Что я там буду робить? У меня ж дома никого немае. Бабушка Оляна, царство небесное, умерла. Охрим, затек мой, тоже меня покинул. А дома — хата, куры, садок — на кого же я их оставлю? Такое сказала!..