— Антон Баляба! — звучно выпалил Юрко.

— Охрима Тарасовича сын?

— Ага!

— Коммунар, значит? Так-так… — раздумчиво и, виделось, озадаченно протянул хозяин двора.

— Он матрос.

— Да знаю, знаю! — махнул рукой Терновой. — Чи я не знаю Антона? Дуже добре знаю. И матрос, и коммунар…

Перед его глазами всплыл тот далекий вечер, в который уже трудно поверить. По чистому ледку Берды звучно похрупывают коньки. Хлопцы, положив два лозовых прутика на порядочном расстоянии, стараются перепрыгнуть обозначенное место, взяв предварительно необходимый разгон. Все прыгали: и Антон Баляба, и Микола Солонский, и Гнат Дымарь, и Йосып-арап — все коммунские хлопцы. А Павло Шаповалов скликал своих до кучи, замышляя жестокую расправу. Когда Йосып с Антоном начали пускать «лисьи хвосты», то есть, набрав в рот керосина, пыхкать им на зажженную спичку, свистнул Павло диким свистом, от которого в ушах запершило, кинулся первым на коммунаров, вскинув над головой вербовую палку, словно кавалерийскую саблю. И Лука Терновой кинулся. Бил кого-то, с ног валил. Его тоже били, валили с ног. Антона он запомнил — первым на его пути оказался Антон. Но, видать по всему, Баляба его не заприметил. Сколько времени прошло с тех пор, сколько встречались в поле, в конторе колхоза, в лавке, просто на улице — не признаёт. Верно, не заметил, кто его первый секанул дубком по плечу.

Малое, казалось бы, событие, и в таком отдалении находится, а вот почему-то неловко о нем вспоминать. Война ведь прошла — не такая драка творилась, и в одном, русском, стане пребывали с Антоном. Казалось бы, кровью помирились — забыть бы про тот лед. Но нет, вспоминаются огненные всполохи, и чувствуешь себя вроде в чем-то виноватым, вроде бы ты не покаявшийся грешник. А почему, спрашивал себя. И всегда приходил к выводу: потому тебе муторно, что не в одном стане был с Антоном. С Павлом Шаповаловым водился. Верил тогда, что за Шаповаловыми сила, а не за коммунским народом…

— Так… значит, скидать штанцы не желаешь? — медленно проговорил Терновой, занятый совсем иной мыслью.

— Ни, — подтвердил Юрко.

— Молодчина! — похвалил потравщика хозяин. — Так и держись. — Подвел Юрка к сливовому дереву, что росло в палисаднике, натрусил бело-сахарных крупных слив, сказал: — Собирай, сынок!

Юрко не мог понять такой перемены. Стоял, озадаченно моргая ярко-синими очами.

— Собирай, собирай, страсть солодкие сливки!

Юрко и не подозревал, что за ним тогда следили две пары любопытных девчоночьих глаз. Они глядели из окна кухни, замирая в предчувствии жестокой расправы. Затем, перебежав в светлицу, наблюдали за тем, как Юрко набивает пазуху дорогими сливами, к которым отец редко когда дозволял касаться даже им, своим детям…