— Ничего…
— Шо ж ты така смутна?
— Не знаю…
Бывает так. Надвигается чугунным заслоном туча. Тяжело закрывает пространство. Посвечивают по небо-краю синие всполохи, глухо вздрагивает земля. Разом налетает шквалистый ветер, хватает за космы тополи-белолистки, гнет их долу, треплет нещадно. Гроза тем часом подходит вплотную. Молнии вилами-тройчатками ширяют напропалую, ударяя в грудасто-синие тугие облака, стегают наотмашь по косогорам, расчахивают напополам стволы старых берестов, охватывают клубовым огнем высокие скирды соломы. Гром лупит кувалдой по железным крышам. Мир вокруг заволочен пылью, поднятой с дороги трухой, выхваченными из закутов перьями, поднятым с огородов палым листом, летучим бурьянным семенем и всякой иной бросовой легкостью. Все вокруг стало на дыбки, неистовствует, кружится, звенит, грохочет, стонет, улюлюкает. Ждешь, хлынет ливень, смоет все живое, унесет в тартарары. Конец света!..
Но проходит неистовство, злая предтеча. Следует тихий росистый дождь. Мир притихает на время, спокойно впитывая в себя отрезвляющую прохладу.
Они сидели друг возле друга на кровати молча. Весь тот хаос, который бушевал в их сердцах, в их сознании столько времени, смирился. Буйная предтеча измотала их, опустошила до сладостного безразличия.
3
За верхним порядком хат бурел просторный выгон — царство коз, телят, подсвинков, индеек. В конце выгона, подступая вплотную к шляху, раскинулось кладбище — малая слобода, в которую уходят на вечное поселение. До недавнего заброшенное, бесприютное, ископыченное крупной и малой скотиной, с разбитыми камнями надгробий, с вывороченными крестами, с осевшими заподлицо могильными холмиками, оно являло собой разор и запустение.
Но председатель артели «Дружба», единого хозяйства для всей слободы, Алексей Кравец созывал правленцев, приглашал на пораду депутатов сельсовета, гневно говорил о попрании памяти народной, о преступном нехозяйском отношении к прошлому села. И решено было восстановить и обозначить каждую могилу, обнести территорию гробков земляным валом, выкосить заросли чертополоха и буркуна, посадить деревья. Он кивал в сторону Ольгино — бывшей немецкой колонии, говорил о тогдашней ухоженности места погребений, о памятниках и надгробиях, о мраморе с золотыми литерами, говорил о бездумном разорении мертвого города, о том, что надгробия из полированного камня каким-то чудом перекочевали к бригадным колодцам и, перевернутые, служат корытами для водопоя. И еще говорил Кравец о том, что пора бы на площадке перед зданием музея имени Полины Осипенко поставить мемориальный памятник: высокие плиты с высеченными на них именами воинов-новоспасовцев, отдавших свою жизнь за свободу и независимость родного государства в борьбе с германским фашизмом. Кто топчет могилы своих дедов и отцов, тот попирает сапогом собственную душу!