Валерий Сергеевич хмыкнул и заулыбался глазами. Он прекрасно пенял, что Кузин, вольно или невольно, старается вознестись над Ковалевым и как-то укорить его, Хвоева. Дескать, мне тогда предпочли Ковалева, а он хотя с высшим образованием, зоотехник, но сделал не так уж много. Да, это так, конечно. Только нельзя равнять «Кызыл Черю» с «Восходом». И потом… Хотя зачем это? Пусть старик себя тешит.

— Валерий Сергеевич, мне думается, пора Ермилова выводить на широкую дорогу.

— Выведем, Степаныч.

— Пора. Ведь у него голова в своем деле не хуже министерской. Ей-богу! Сейчас маракует над какой-то новой системой земледелия.

— Знаю, — кивнул Хвоев.

— С институтом переписывается. Там его поддерживают. Ну, я пошел. Выздоравливай — и к нам.

Кузин ушел, а Валерий Сергеевич лежал с улыбкой на слегка привядших от болезни губах. В сердце, кажется, больше прежнего ощущалась покалывающая боль, но сейчас он старался не придавать ей значения. Он думал:

«А Григорий Степанович самобытен. Каждый раз в нем находишь что-нибудь новое. Это, наверное, и есть богатство натуры. Ведь совсем малограмотный, класса четыре, пожалуй, не больше. Иной же университетский значок носит, а сам нуднее самой нудной инструкции».

Валерию Сергеевичу стало досадно. Лежит он пластом, а столько дел неотложных. Вот надо вплотную заняться Грачевым, кукурузой Ермилова. И еще десятки и сотни вопросов. И от того, как будут решены эти политические, организационные, хозяйственные вопросы, зависит судьба тысяч людей, их материальная и духовная жизнь, их вера в себя и в партию. Да, а он, забыв обо всем, мелочно копается в своем прошлом, сожалеет и киснет. Дошел, что называется!..

Глава седьмая

Глава седьмая

У Игоря началась новая полоса жизни, угарная и во многом непонятная. Забросив все дела, он целыми днями отсиживался в конторе, копался для видимости в каких-то бумагах, а сам всем существом своим нетерпеливо ждал вечера, когда он встретится с Ниной.

Эти встречи порождали массу непривычных для него чувств и мыслей, которые часто сталкивались между собой, противоречили друг другу.

В тот первый вечер Игорь проводил Нину до дома. Они долго болтали около калитки. Игорь прибежал в свою комнатку вконец окоченевший и взбудораженный. Вместо того чтобы лечь в постель и согреться, он сновал в громыхающих, точно деревянных, ботинках по комнате, дул на ладони, прислонял их к теплой печке. Потом, присев на кровать, расстегнул и сбросил ботинки, схватился за пальцы. Ух, дьявольщина! Даже сквозь шерстяные носки чувствуется лед. А с Ниной поболтать одно удовольствие. И одеваться умеет.