— Он ничего. Старается. Не все получается, но старается.

— Пап, ты ведь хорошо к нему относишься?

— Я?

— Да, папа, ты хорошо относишься. — Дочь с лукавой усмешкой погрозила отцу пальчиком: — Не забудь, папа.

Петр Фомич встал, наглухо застегнул перед зеркалом китель, поправил воротник.

— Это как же понять? Кухарка женится, что ли? — Петр Фомич ободряюще хлопнул дочь по спине. — Ну давай, действуй. Только матери не проболтнись. Сочтет такое… — Грачев задумался, вспоминая нужное слово. Вспомнив, улыбнулся: — Сочтет ненравственным. Оно так, пожалуй, и есть, но ведь тебе больше ничего не остается.

Глава восьмая

Глава восьмая

Шесть лет спустя Геннадий Васильевич снова ночевал у Кузина.

Его положили в горнице, большой квадратной комнате о трех окнах, на том самом диване, на котором ночевал он тогда. Вначале, как только погасили свет, он пытался заснуть, но скоро понял, что не может. Он лежал с открытыми глазами и думал. Стоит чуть шевельнуться, глубоко вздохнуть — диван отзывался кряхтеньем и жалобными стонами.

В окна, как и шесть лет назад, заглядывала луна. Заглядывала равнодушно, точно ее обязали свыше. Жидкий мертвенный свет проливался между листвой цветов на холодный пол. Цветов было много, как и там, в Шебавине. А вот книг он тогда не заметил. Теперь они стоят плотной шеренгой на этажерке, лежат вон на углу стола, на подоконнике. И радиоприемника, кажется, не было: обходились репродуктором.

Шесть лет — срок немалый! — многое изменили. Тогда он лежал на этом диване, полный всяких замыслов и намерений. Энергия кипела и бурлила в нем. Думалось тогда, что он все легко выправит и наладит. И он старался. Жилые дома, коровники, кошары, денежная оплата труда — все это объединило колхозников, окрылило их. Но кормовая база остается неустойчивой. А без этого, как на стреноженном коне, не поскачешь. Сколько лет он бьется с кукурузой. Но тут ведь не как в степях: выдастся год — уродит, а то совсем пусто. А здесь вот, у Григория Степановича, кажется, неплохо выходит. Если новый сорт кукурузы действительно такой, как говорит Ермилов, горные колхозы и совхозы прочно встанут на ноги. Не сразу, конечно, но встанут. Ермилов, по всему видать, — человек необыкновенный, просто талант. Где его только старик выкопал?

Изменился Кузин. Изменился так, что нынешний Кузин почти совсем не похож на прежнего. И откуда что взялось? Забота о людях, смекалка, инициатива. А говорит! Прямо доморощенный философ. Раньше все рывком, со злом…

Геннадию Васильевичу после сытного угощения у Кузиных захотелось пить. Он слегка повернулся — из-под бока вырвалась диванная пружина, загудела шмелем.