— Все ясно, гражданин волшебник, — хохотнул Осипов. — А сейчас прошу ко мне, для уточнения обстановки. И вообще... Потолковать надо.

Репьев прибыл.

Осипов, отлично зная, что бывший генерал может прозакладывать душу за выпивку, вынул штоф «Ивановки».

— Порезвимся, генерал?

Репьев ненавидел Осипова тихой, лютой, какой-то задушевной ненавистью. Хам, взлетевший на гребне волны революции! Наглец. Он смеет говорить ему, генералу Репьеву, «ты»! Он, подлец, приманивает, как лакея, бутылкой водки! Ничего, скоро, кабацкое ты отродье, поболтаешься в петле.

Внешне же бывший генерал изобразил умиление:

— За святое дело не грех и выпить, Константин Павлович.

— С наступающим крещеньем, Дмитрий Иванович, — произнес Осипов, занюхивая «Ивановку» хлебом, густо посыпанным солью. — Завтра ведь Иордань. Водосвятие.

— Значит, решено, Константин Павлович? — взволнованно спросил Репьев.

— Решено, дорогуша, решено. — Осипов разлил еще по стаканам. — Выпьем за то, чтобы завтра большевики плавали в иорданской проруби.

— С богом!

На улице Репьев встретил другого бывшего генерала — Гордеева. Этот нигде не служил, выжидал. На людях почти не показывался. Старые сослуживцы друг друга приветствовали. Гордеев, вечно насупленный старик с кустистыми седыми бровями, спросил:

— Адмиральский час отмечали, Дмитрий Иванович?

— Так точно. Завтра ведь Иордань.

— Не запамятовал. Это хорошо.

— Завтра свершится, — тихо произнес Репьев.

Гордеев снял бобровую шапку, истово перекрестился:

— Господи! Помоги нам... Господи!

— На бога надейся, да сам не плошай, — засмеялся Репьев.

Гордеев тоже состоял во «Временном комитете».