— Как фамилия, кто такой?
— Помощник командира четвертого запасного эскадрона Кравченко, — представился мятежник.
— Большевик?
— Никак нет, из эсеров.
— Оно и видно, — Осипов переложил маузер в левую руку и вдруг произнес, словно выстрелил: — Арестовать!
Никто не шелохнулся. Тогда военком подошел к Кравченко, вырвал из его руки клинок, приказал: — Наган! — всадник, как зачарованный, вынул из кобуры наган, отдал.
Осипов передал саблю с наганом Червякову. Взошел на крыльцо.
— Бунт затеяли?! — завопил он на высоких нотах, в углах губ его показалась пена. — На Советскую власть, па-адлецы, руку подымаете?!.. Взять смутьяна Кравченко под конвой!.. Вот вы, два обалдуя, вам говорю: отвести Кравченко на гарнизонную гауптвахту!
Он прошелся по крыльцу, подтянутый, решительный. Вдруг заговорил как отец, журящий своих детей:
— Эх, вы, дубари́!.. Разве ж я кого из своих в обиду отдам? Конечно, ежели безвинно на него валят бревно. А коли виновен — самолично из этого маузера порешу. Слово мое твердо. Потолкую с Женькой Боттом. Доверили мне товарищи. Ежели что — амба!.. А теперь, отряд, слушай мою команду: кру-у-гом, рысью... марш-марш!
Смутьяны беспрекословно выполнили команду. Осипов отер платком лоб.
— От, сукины сыны! — тихо возмущался военком. — Чего задумали. Как дети малые. Ну я им, подлецам, задам. Узнают кузькину мать!
Привели Ботта. Осипов, сунув ему под нос маузер, рявкнул:
— Падла! Достукался? Я из тебя всю правду вытрясу. Откуда взял гранаты, гад?! Их же изготовили лишь после того, как твой папаша-алкоголик окочурился!
Ботт, понимая, в чем дело, понурил голову.
— Заберите меня отсюда, Константин Павлович. Я все... Я все расскажу. Только заберите!
— Испугался, подлец! — ярился Осипов. — Меня опозорил, и за меня же спрятаться ловчишь? Дудки. Все из тебя до капельки вымотаю. Прикажут — лично расстреляю!
Военком, подталкивая стволом маузера в спину, повел Ботта к фаэтону, в котором ожидали Осипова второй его адъютант, Стремковский, и красноармеец-ездовой с карабином через плечо.
Ботта втащили на сиденье. Военком крикнул на прощанье Фоменко и Червякову:
— Завтра, максимум послезавтра утром представлю все материалы. Если окажется контрой — шлепайте его беспощадно!