– Возможно, ничего нельзя уже было сделать – помочь ему, изменить события. Это я допускаю. Но знать вы должны были, знать, что происходит.

– Но, Ида, кто может сказать с точностью, что вершится в человеческом сердце? Никто. Ты можешь что-то знать, чего не знаю я. Но ты не допускаешь мысли, что я тоже могу знать что-то, чего не знаешь ты? Например, я знаю, что такое иметь ребенка. А ты не знаешь.

– О, Кэсс, не говори глупости. Я преспокойно могу родить этого проклятого ребенка и все узнаю. Для меня дети – не единственный свет в окошке, ты знаешь, но, если мне захочется ребенка, я узнаю это чувство. Впрочем, Вивальдо так неосторожен, что рано или поздно я это обязательно узнаю, независимо от того, хочу или нет. – И она как-то не к месту захихикала. – Но есть вещи, узнать которые невозможно, – вздохнула она. – Вот ты никогда, ни при каких условиях не узнаешь, дорогуша, что такое – быть чернокожей девушкой и как с ней обращаются белые мужчины и негры. Тебе никогда не придет в голову, что мир – просто большой бордель, и чтобы в нем выжить, нужно стать шлюхой из шлюх, самой крутой и хладнокровной шлюхой. – Они ехали через парк. Ида, наклонившись, зажгла сигарету трясущимися руками и показала за окно. – Ты думаешь, что мы едем по парку, чтоб ему пусто было! Как бы не так! Тебе и невдомек, что сейчас мы находимся в величайших джунглях мира. Разве можешь ты предположить, что за каждым из этих чертовых ухоженных деревьев трахаются, колются, умирают. Прямо сейчас, пока мы едем в такси, кто-то умирает здесь. Ты никогда не поверишь в это, сколько тебе ни говори; да, не поверишь, даже если увидишь все собственными глазами.

Кэсс почувствовала безмерную отчужденность от Иды, сама себе она казалась сейчас очень маленькой, ее знобило.

– Ну, подумай, Ида, откуда мы можем это знать? И как ты решаешься винить нас за это незнание? Нам просто неоткуда было узнать. Я вообще не подозревала о существовании Центрального парка до самого замужества. – Она бросила взгляд в сторону парка, словно хотела увидеть то, о чем говорила Ида, но за стеклом мелькали только деревья, фонари, трава, извилистые тропинки и вдали – очертания домов. – В городе, где я росла, вряд ли жил хоть один цветной, ну что, по-твоему, я должна была знать? – Следующий вопрос она задала, проклиная себя в душе, но удержаться все же не смогла: – Неужели я не заслуживаю хоть малой толики уважения за то, что стараюсь остаться человеком, не участвовать во всем этом, остаться в стороне?

– В чем это ты, Кэсс, черт побери, не хочешь участвовать? – спросила Ида.