— Господи, мне, может, сам бог послал тебя, нежного, ласкового… Ну, прости меня! Ведь ты простил свою Милочку, свою Милочку Филаткину? Простил, простил, я вижу… Ну, расскажи мне!, как ты меня любишь. Ведь ты любишь? Ведь любишь свою Милочку?

— Люблю.

— А как ты ее любишь? Расскажи, как ты ее любишь, ну как, как?!

— Люблю. Очень.

— Нет, не так. Ты расскажи. Ты рассказывай долго-долго… — Она вздохнула, — Поцелуй меня вот сюда. Вот так… А теперь сюда. И вот сюда. Ах, как хорошо… И вот сюда — долго-долго… И вот сюда — нежно-нежно… Ах, какой ласковый, какой нежный мальчик…

И почему теперь, утром, вспоминалась Алеше именно Мила Филаткина? Наташа была лишь тенью, лишь отблеском своей подруги, которую она обожала, которой подражала, завидовала, которую любила… Может быть, Мила была для Алеши более чужда, чем все другие гости, но, как ни странно, она внушала хоть какое-то уважение к себе. И, наверное, дело тут в том, что Мила в своих действиях, словах и неожиданных выходках была естественна, она ни в чем не лгала, да и не хотела лгать ни себе, ни другим. Все остальные, кто был на вечере, были в сущности своей не таковы, какими представлялись на первый взгляд.

Впрочем, вообще все, что увидел в этот вечер Алеша, было чуждо ему, не то чтобы он осуждал или презирал всех, нет, не в этом дело… Дело в отчужденности от них — это была не его жизнь, не мог он быть с ними, во всяком случае — долго. Он мог лишь смотреть, и думать, и даже порой завидовать, особенно Мили Филаткиной, что они вот все раскованны, веселы, может быть, даже счастливы, а он… И разве не чувствовала Наташа, что именно так все воспринимал Алеша в тот вечер? Чувствовала, очень хорошо чувствовала, зная его, потому-то и говорила сейчас, за столом, издевательски смеясь и ухмыляясь, что Алеша, визите ли, человек правильный, человек нравственный, ненавидит ложь, кривляние, лицемерие…

— Он правильный человек, мамочка! — повторяла она. — Он из другого века. Из того, когда были живы еще мамонты… — И смеялась.

Она смеялась… Он слушал. И вновь обостренно понимал, что ничего нельзя изменить, не может он быть здесь, не может жить в этой квартире… И тут ему показалась любопытной одна мысль, но только он хотел прояснить ее для себя, как вдруг в разговор вступил Павел Петрович, до этого в основном молчавший. Он просто спросил, правда ли, что Алексей не собирается поступать учиться.

— Правда, — ответил Алеша.

— Надеюсь, Алексей, вы понимаете: учеба — это не только диплом, если уж говорить серьезно?

— Понимаю.

— Мамочка, папочка! — всплеснула руками Наташа. — Видели вы кого-нибудь оригинальней нашего Алеши? Учиться не хочет — раз. С женой жить не хочет — два. Бросает ее на произвол судьбы — три…