Начальник интендантской службы разглядывал Пятерикова скептически.

— Курсы, значит, кончил. Ну что ж. Чистенькую работу я предложить тебе не могу, дам, какая есть. Не справишься — отчислю на фронт. Понял? Жить будешь в городе, на частной квартире, здесь негде. Ну так вот для начала наведи мне порядок в свинарнике. Не нравится?

— О такой работе мечтал, товарищ майор!

— Не зубоскаль. Завтра же поезжай на станцию и разберись, почему не доставили корма, бумаги получишь в канцелярии. А сегодня знакомься с людьми. Все.

«Интендант, — недовольно хмурился майор. — Взгляд настырный, масленый. Черт знает что…»

А в это время сержант Лагин вел поредевшую роту на исходную позицию. Правильно рассчитать каждый шаг пути было сейчас самое важное. Здесь, в Сталинграде, неистовство войны достигло предела: пехотные батальоны таяли, как свечи, люди глохли от грохота, и каждый метр земли был полит человеческой кровью.

Стрелковой роте было приказано захватить угловой дом на перекрестке улиц. Обыкновенный четырехэтажный дом старой кладки — выщербленные пулями и осколками стены, пустые глазницы окон, четыре подъезда.

В роте не оставалось ни одного среднего командира, а пока добирались до исходной, трое красноармейцев были убиты и семеро ранены. Попробуй узнай в этом громе, где твоя мина, где нет. Из дома осатанело бил станкач, и всюду перед ним лежали трупы.

Подбежал командир полка капитан Босых, за ним в проломе стены мелькнули его адъютант и командир сорокапятимиллиметровой противотанковой батареи. Они дышали так же тяжело, как красноармейцы, только что проделавшие тот же путь.

— Ты мне, комбат, этих стрекачей убери к чертовой матери! — ругнулся Босых. — Понял?

Лейтенант осторожно оглядывал угловой дом. Как подтащить сюда да еще белым днем противотанковые пушки, одному Богу ведомо.

— Готов, Лагин?

— Готов, товарищ капитан.

Над тысячекилометровыми пространствами бушевала война, выла метель. Люди воевали с людьми, а снег с войной. Война множила трупы, воронки и пепелища, а снег засыпал их, набрасывал на землю девственно-белое покрывало; война развязывала стихию огня — снег плотной пеленой обволакивал его.

Вторую неделю над студеным морем свирепствовала пурга. Казалось, холод, ветер и снег сделали невозможным все живое — разве в этой беснующейся свинцовой воде, в этих жутких россыпях метели могло что-нибудь жить? Под ногами — черная водяная бездна, над головой — бездна снега и полярного холода, а по сторонам и то, и другое.

Валя Пилкин, отсеченный от всего мира ограниченным пространством подводной лодки, потерял представление о дне и ночи. Но разве кто-нибудь мог ориентироваться в движении этих слепых масс воды, воздуха и снега! Валя чувствовал себя безвозвратно затерянным в чудовищных морских дебрях, где нет ни дня, ни ночи, нет опоры под ногами и никакого намека на солнце.