— Вместе бежали, Максимыч!

— Как бы Силаков не перехватил. Веди их в избу, потом разберемся.

— Что здесь? — партизан в лихо надетой кубанке, из-под которой выбивался рыжий вихор, напористо раздвинул стоящих. — Новенькие?

— Веди, веди, Илья.

— Погоди, — рыжий встал на дороге. — А почему к тебе? Мне на подводу не хватает.

— А мне на две. Эти — мои.

— Максимыч, отдай толстого! — захохотали партизаны. — Наши лошади его не потянут. Пусть Силаков возит!

— Ладно, один тебе, другой мне, а не хочешь — никого не дам.

— И лиса же ты! — ухмыльнулся Силаков и сразу наложил руку на Бурлака. — Пошли! У меня лошади не как у него доходные! — он попытался сдвинуть Бурлака с места, но потерпел неудачу.

— Ты меня не погоняй, — обратился к нему Бурлак. — Я от самого Сталинграда на ногах. Мне без Жени нельзя, он меня с того света вытащил.

Крылов ничего не сказал. Он подумал, что все это с ним уже было и повторяется опять. Тогда, в марте, он чуть не плакал от обиды, что Сашу Лагина зачислили в первый взвод, а его в третий. Ему и сейчас было обидно, что его разлучали с Бурлаком, но теперь он воспринимал это как неприятную необходимость. Да и о какой разлуке могла быть речь? Оба встали в один строй.

— Куда он от тебя денется! — вспылил Силаков. — На другую подводу лишь сядет!

— Ты не кричи, ты что — полицай?

Партизаны хохотали.

* * *

Илья Антипин привел Крылова в избу. Здесь топилась железная печка, на скамье под шинелью лежал партизан.

— Лавку протрешь, Марзя! — засмеялся Антипин.

Марзя встал, длинный, как жердь. Все у него было длинное: лицо, нос, шея, руки, шинель.

— Пополнение, Паш. Женька Крылов, вместе из плена бежали.

Марзя протянул руку. Пальцы у него были сильные, ладонь теплая, а взгляд отрешенный, словно Марзя витал где-то или еще не стряхнул с себя сон.