Если бы он не добавил последних слов, Крылов, может быть, и послушался бы его, а теперь не обратил внимания на Сенькин запрет.

Восхищенный лихостью Сеньки, он не чувствовал никакой зависти к нему. Наоборот, он был благодарен Сеньке за партизанскую науку. Сам он просто не догадался бы, что можно вот так, с налета, ворваться в населенный пункт. Привыкнув к осторожности в немецком тылу, он и партизанский рейд представлял себе как осторожное продвижение от села к селу. Но партизаны шли открыто, шумно, отбрасывая с дороги полицаев, шли по земле как хозяева. Они и были хозяевами в немецком тылу. Там, где они находились, не существовало оккупационных властей. Крылов вспомнил хуторок под Ямполем, испуганное лицо полицая Фомича и подумал, что, в сущности, не так уж надо много отваги, чтобы убрать полицейских с дороги, особенно сейчас, когда позади двигалась вся отрядная махина. Но он еще плохо представлял себе возможные препятствия на пути, а на пути могли оказаться, кроме полицейских, мадьярские и немецкие гарнизоны.

Он снял с пулемета полупустой диск, снарядил его, поставил на место.

— А стреляешь ты неважно.

— Но, ты!.. — зло сплюнул Сенька. — Твое дело телячье. Или что калоши снял — уже партизан?

— У него и шапка новая — вся полиция разбежится!

Они помолчали.

— Чего они, как дохлые, тащатся? — проворчал Сенька. — У тебя не осталось?

— На. Оставь глоток.

Крылов услышал бульканье.

Ночью сделали привал. Борзов завел лошадь во двор, партизаны разошлись по избам.

— Постоишь, московский? — предложил Максимыч. — Ребята отогреются — сменю.

Мороз крепчал. Крылов прошелся по дороге. Темнота теперь не пугала его. Кончились тревожные ночи, когда угрожающе скрипели деревья, отовсюду глядела неизвестность, а на душе было холодно и неуютно. С неизвестностью покончено, он снова встал в строй. Конечно, партизан он представлял себе до сих пор наивно. А что он о них знал? Почти ничего — самое общее. А люди они бывалые, кого ни возьми — личность: Максимыч, Марзя, Борзов, Сенька. Наполовину военные, они были прочно связаны с «гражданкой» — не это ли придавало партизанскому движению особую лихость? Крылов пожалел бы, если прервалась такая связь. Она позволила ему встретить Ольгу…

— Закурим? — постукивая валенками, подошел другой часовой. Крылов узнал Киреева.

— Новенький? О тебе все говорят. Сеньку не боишься?

— Почему — бояться?

— Да я так. С Ольгой чего бояться — если уж что задумала, ни на кого не посмотрит. Вроде бы и смениться пора. Замерз?

— Терпимо.

— Еще бы! В такой шапке все стерпишь. Силаков как увидел, рот забыл закрыть.