— Спасибо, Леша.

— Не за что! Борзов добро помнит! В баню не опаздывай!

От этой неожиданной доброты и заботливости Борзова Крылов даже немного растерялся. Борзов сделал для него то, что, наверное, сделал бы для Сеньки. Его великодушная поддержка помогла Крылову преодолеть внезапную робость.

Он спустился в землянку, передал матери сверток, разделся.

— Смотрите, что он принес!.. — мать выложила на стол большой кусок сала, половину бараньей туши, вязку лука и два куска хозяйственного мыла. — На всю зиму хватит!..

— Не я — Борзов.

Улыбка у матери тоже была Ольгина. Здесь все было Ольгино, близкое и понятное Крылову. Только тринадцатилетняя Лида, сдержанная и, как показалось Крылову, замкнутая, подчеркнуто равнодушно отнеслась к нему.

— А пулемет Сенькин. — сказала, словно уличая его.

— Сенькин. — согласился он и опять почувствовал неприятную робость, будто был здесь посторонним.

Ольгины руки легли ему на плечи, взяли его под свою защиту:

— Не обижайте его, пожалуйста, он мне… очень дорог.

— И Ольга мне. — сказал он, будто оправдывая свое присутствие в землянке.

— Ну вот и хорошо. Давай, Лида, приготовим стол, а ты, Таня, полей гостю. Ужинать будем.

За дверью захрустел снег, в землянку ворвался холодный воздух:

— Пошли мыться! — позвал Борзов.

— Раздевайся, Леша, садись с нами, поешь горяченького, — пригласила Ирина Тимофеевна.

— Я уже поел, теть Ариш! Надо быстрей, а то пар кончится! — Борзов хлопнул дверью.

— Мама, у нас есть что-нибудь из белья? — спросила Ольга.

— Сейчас…

Вскоре Ольга и Крылов шагали по тропинке. Они пересекли дорогу, повернули на тропинку к бане.