Канули в неизвестность Писецкий, Добрынин и много-много других. Отзовется ли кто-нибудь в сорок третьем, или ничто больше уже не напомнит о них?

Новый год пришел, ни у кого не спросясь, и повел людей дальше по своим проспектам, улицам и закоулкам.

Ждали в новом году добрых вестей в приднепровском селе Волокновке, с беспокойством думал о будущем донецкий машинист, возивший для немцев «всякую всячину», хмуро сидел за новогодним столом ямпольский полицай Фомич, глуша самогоном страх.

— Что же будет? — спрашивала жена. — Не к добру все это, Бога мы с тобой прогневали.

— Бога-Бога, — сердился Фомич, наливая в стакан. — Черта мы с тобой прогневали…

Задумывались немцы, румыны, итальянцы, мадьяры: что даст сорок третий? Конца войны не видать…

Война раскидала во все стороны друзей и близких, разделила их пространствами и фронтами, одних поглотила без возврата, других влекла в неизвестность. «Что дальше?» — гадали матери о сыновьях, мужьях и братьях. «Где сейчас товарищи? Живы ли?» — гадал в своей подмосковной деревушке однорукий восемнадцатилетний солдат Володя Шуриков…

12 НА ВЕРШИНЕ ЖИЗНИ

12

НА ВЕРШИНЕ ЖИЗНИ

В землянку Крылов возвратился поздно вечером. Ему показалось, что он уже давно знал и эту землянку, и всех, кто в ней жил. Он разделся — Ольга повесила на гвоздь его пиджак и шапку. Свежевымытые волосы у нее почти высохли, вся она была легкой и светлой.

Девочки вскоре легли и уснули, а они втроем сидели у печки, и мать с тревожным любопытством приглядывалась к дочери и незнакомому парню. Он был совсем молод, но твердые складки в углах губ и открытый серьезный взгляд делали его старше, придавали ему почти суровый вид. У матери понемногу возникало доверие к нему, она уже беспокоилась о его судьбе, так внезапно слившейся с судьбой ее старшей дочери.

— Как же вы теперь будете? — вздохнула, подумав, что они похожи друг на друга. Все близкие люди похожи…

— Так и будем, мама.

— Ну, Бог с вами.

Она поцеловала Ольгу, прикоснулась губами ко лбу Крылова, встала:

— С новым годом вас… Пусть все будет хорошо.

Она легла с дочерью и затихла.

— Мы здесь. — Ольга показала на другую, за занавесью, кровать, и волнение захлестнуло его. Он уже плохо помнил, как началась для него новогодняя ночь. Он был в другом мире и все глубже погружался в него. Перед ним открылось величайшее таинство жизни. Он тонул в нежности, и нежность исходила от него самого. Он с каждым разом преображался под воздействием великого чуда — любви. Этим чудом была Ольга, теперь слившаяся с ним окончательно, уже неотделимая от него. И он вздрогнул, даже испугался, когда стукнули в дверь.