Сторожевая служба особых навыков от партизан не требовала. Каждый обязан был отстоять на посту двенадцать часов в сутки: восемь на опушке леса и четыре у караульного помещения. Остальное время всяк проводил, как хотел.

В избушке были нары, застланные соломой, земляной пол, железная печка. Ведро стояло в углу, вещмешок с мукой и оружие висели на гвоздях, вбитых в стены — вот и все убранство партизанской заставы. В любое время кто-нибудь спал и кто-нибудь бодрствовал.

Ольга приезжала на заставу дважды. В первый свой приезд она повела Крылова по дороге, потом сошла в сторону, остановилась перед еле заметным бугорком снега:

— Папа.

На трех березах, между которыми была могила, розовели зарубки, сделанные топором.

На обратном пути Ольга сказала:

— Плохо, когда в лесу. Мне не хотелось бы так.

Пробыв на заставе несколько часов, она уезжала с Борзовым. Партизаны относились к ней с неизменной доброжелательностью. Теперь, когда смерть Сеньки стала давно свершившимся фактом и толки вокруг нее улеглись, само время оправдывало Ольгу. Сеньку жалели: погорячился парень, ну а Ольга-то при чем?

Федя Бурлак был постоянно рядом с Крыловым. К Ольге он относился с деликатной заботливостью, которая одинаково распространялась на Крылова. Присутствие и поддержку Феди Крылов чувствовал всегда. Он спокойно шагал вниз по тропинке, потому что в полукилометре от заставы на посту стоял Федя Бурлак. Федя не подведет, не допустит оплошности, с ним и в лесу уютнее.

— Поужинали? — осведомлялся Бурлак.

— Иди, тебе оставили целый котелок, у костра.

Горячее особенно ценилось на заставе: дни были ветреные, морозы не ослабевали, и часового на опушке за два часа продувало насквозь.

Федя уходил, хруст снега под его валенками вплетался в мерзлый скрип деревьев. Крылов невольно настораживался: в лесу легко обойти часового. Впереди было поле, за которым раскинулись вражеские гарнизоны, а за спиной начиналась Малая Земля. На Крылова здесь ложилась особая ответственность: от того, как он поведет себя, зависела судьба его товарищей и близких.

Он стоял на площадке, вытоптанной сапогами и валенками. К заставе отсюда вела узкая тропинка, а впереди и по сторонам была полная неизвестности лесная снежная целина. К неизвестности же едва ли можно привыкнуть, особенно ночью, когда и зрение не помогает и слух обманывает. Треснет от мороза дерево, зашуршат смерзшиеся ветви, и почудится, что это хрустит снег под ногами врага. Заскрипит дерево с другой стороны, и покажется, что кто-то крадется в темноте к партизанскому посту.

Крылов прислонялся спиной к стволу березы, стоял не шелохнувшись. Неужели что-то движется? Почудилось… Или в самом деле движется? «Нет, нет!.. — раздавался в нем Ольгин голос. — Ты не пойдешь туда!» «Там погиб наш отец», — печально вторила мать. Вот здесь погиб.