— Ранен Устюков, мать.

— Как же это, сынок?

— Мина.

Ночью старший сержант выходил последним:

— Не стой на ветру, мать. Простудишься.

У нее тревожно заныло сердце.

Сафин тоже ушел, и, оставшись в опустевшей избе, мать готова была кричать от боли за этих незнакомых и близких ей людей. Теперь она со страхом ждала вторую смену, и она облегченно вздохнула, когда явились все четверо. Она торопливо поставила на стол картошку с огурцами и смотрела, как они ели.

На рассвете Сафин не вернулся.

— Он-то где? — забеспокоилась мать, поглядывая с крыльца. По улице проехала кухня, прошло несколько бойцов. Сафина не было.

Днем мать напоила лошадей, дала им клеверу. А когда стемнело, она услышала во дворе голоса. Вошли небритый и старший сержант. За ними, притворив за собой дверь, показались еще двое, из второй смены.

— А. татарин?

— Убит, мамаш.

— Как… убит?

— Пулей.

Она стояла и не понимала, как это так — убит. Разве можно убивать человека? Это ошибка какая-то! Он вот недавно чай пил из алюминиевой кружки и валенки подшивал…

— Сынок, как же это?..

Но старший сержант ничего больше не сказал. Он сидел, сгорбившись у печки, и растирал руки.

— Ну, согрелись? Пошли. Спасибо, мать, за тепло и приют. Живи сто лет.

Она в недоумении смотрела на них, она заглядывала в лицо каждому, но они все равно ушли, оставив ее у порога.

Она слышала, как заскрипели ворота, как выводили со двора лошадей, как затихали вдали шаги бойцов.