Но он все-таки рассказывал, и как женился, как жил в деревне, и как воевал в первую мировую войну.

— В гвардии, что ль, служил? — хитровато шмыгал носом Василь Тимофеич.

— Не, в обозе, а потом в похоронной команде. Сперва снаряды возил, потом мертвяков.

— Наград, наверное, много заработал? — посмеивался Василь Тимофеич.

— Одного Егория.

— Шалавишь? — усомнился Камзолов. Это словечко с легкой руки Омелина вошло в обиход взвода.

— Не, верно говорю. Германца, вот как тебя, я не видел, окромя убитых и пленных, а Егория мне дали. Крестик такой был. Уцелел, значит, или еще что, — тебе Егория. Пошли мы мертвяков убирать — германец насшибал, наши надысь на ево наступали. Поколотили его маленько и назад, а нам работа. Ково на месте закопаем, ково тащим. Дюже пахли. Убираем, значит, а тут германец зачал наступать. Я как мертвяка тянул, ну и притулился рядом, будто мертвяк. Германец мимо прошел. Потом наши из окопов вылезли прямо на ево. Все замельтешило, германцы к себе ушли, а наши к себе. Лежал я, пока не позатишило, потом потихоньку пополз да и заблудился. Темно уже было. Полз, полз, слышу, матюкаются — свои, значит. Я туда. Ползу, а мне навстречу тоже кто-то ползет. Я было ходу, подумал: германец. А это наш поручик заблудился, вроде как раненный. «Ты, — говорит, — собачий сын, куда? В плен сдаваться?» — и наганом мне в дыхло. «Не, — говорю, — не в плен, к своим». «А не врешь?» «Не, ваше благородие, не вру». «Ну смотри, если врешь — застрелю. Ползи, я за тобой». Егория за это получил. Офицера, говорили, спас.

Омелин скоро стал нужен всем. В расчетах противотанковых пушек люди вообще легко и надежно притирались друг к другу, потому что в бою действия у орудия требовали от них предельной согласованности, и каждый постоянно чувствовал ответственность перед товарищами.

Были в расчете свои традиции. Одна из них — заботиться о ездовом. Ему подчас труднее, чем огневикам: он — один, наедине с лошадьми, которых обязан держать в постоянной готовности. Ездовой — это орудийный тыл, а чем надежнее тыл, тем увереннее чувствуют себя огневики. Сафин был идеальный ездовой: он в равной мере заботился и о лошадях, и о расчете. Он возил с собой запас разных вещиц, необходимых огневикам в полевых условиях: суровые нитки, кожу, войлок, иголку, пуговицы, мелкие гвозди, шило и даже сапожный молоток. В случае нужды он чинил товарищам сапоги и валенки.

Это хозяйство перешло теперь к Омелину, и как-то само собой получилось, что он взял на себя те обязанности, которые выполнял Сафин, а расчет перенес на него свои каждодневные заботы. Нашел овес — отнеси ездовому, раздобыл в бестабачное время махорки — поделись с ездовым, сел в оборону — посети ездового, — эти и другие нигде не записанные обязанности огневиков по отношению к ездовому лучше всего скрепляли орудийный расчет с его собственным тылом.