«Они правы, — сказал себе, подводя черту под прошлым. — Живем-то мы сегодня».

Теперь рядом с ним были близкие люди. Ему достаточно сесть в электричку, и через час он почувствует их надежные плечи.

Он еще не знал, что через два месяца они высадятся в немецком тылу и погибнут, выполняя задание командования.

* * *

Почтальон приходил после десяти утра. Из окна Лида видела, как он шел по улице, останавливался у калиток, доставал из сумки газеты и опускал в почтовый ящик. Жесты у старика были простые и ясные. Если нес письмо, то перед тем как сунуть его в ящик, постукивал палкой по штакетнику или просто показывал бумажный треугольник. Если же не поднимал головы и неловко, боком отходил от калитки, значит, принес похоронку. С этого момента еще одна беда поселится на улице, еще прольются слезы, еще несколькими сиротами станет больше.

Старик знал, кто кого потерял на войне, а кто ждет не дождется весточки с фронта. Лиду он иногда утешал:

— Пишут тебе, молодушка, чего глаза тереть…

Говорил не для красного словца, знал сам, как горько горе: двух сыновей убило на войне, внучата сиротами стали.

Лида, как всегда, с беспокойством следила за стариком. Тот опустил несколько газет и не спеша направился к дому Суслиных. У калитки он принялся копаться в сумке — такое с ним тоже бывало. Лида замерла в ожидании, кровь схлынула с лица.

Наконец, старик нашел, что искал, — бумажный треугольник, и помахал им, чтобы видели: с фронта!

Лида не заметила, как оказалась на улице.

— Тебе, молодушка. Дай Бог, чтобы все хорошо.

Лида взглянула на почерк, сердце у нее защемило от тягостного предчувствия: это был чужой почерк.

Она вернулась в дом.

— От Сережи? — с надеждой спросила мать.

— Нет.

— От кого же?

— Не знаю… Боюсь… Нет-нет, я сама.

Дрожащими руками она развернула письмо: от Саши Лагина. Ничего страшного.

Но сдержать нервный приступ она уже не смогла. Она упала вниз лицом на кровать и по-бабьи, изо всех сил, закричала.