Орешкин воспринял все вначале как остроумную шутку и пересказывал Свете разговор со смехом. Но со всех трибун продолжали звучать призывы к возрождению русского Нечерноземья. И Светозар с директором почти угадали: уже через неделю науковед поехал на центральную усадьбу совхоза приглядеться и прикинуть. Два или три месяца он и даже Света были под гипнозом этой конечно же нереальной идеи.
В эти два или три месяца в Москве появился Дьяконов. Дьяконов унылый, Дьяконов угнетенный — не столько продолжающейся конфронтацией с начальством, сколько враждебностью бывшего ближайшего друга и соавтора Силкина, разочарованием в самой идее сплоченной «группы хлопцев», разочарованием в смысле всей прошлой титанической борьбы с Саркисовым и компанией. Гидра оказалась о многих головах, на месте срубленных вырастали новые. Возможно, и тень погибшей старушки продолжала являться. Ганч становился невыносимым. Он становился и скучным: став отшельником, Олег в разработке своей идеи накопленной энергии шагнул далеко. И он сам, и Лида, и Вадим со Светой уже поняли и согласно решили, что нужен дьяконовским идеям выход на московские семинары, нужна экспериментальная база, а сам он нуждается в московских библиотеках, в новом, высшем уровне и стиле научного самовыявления.
И даже уже было ясно, куда идти: в работах подмосковного экспериментального полигона, где когда-то работала и жила Лида, наметился идейный тупик, его начальник Шамаро это понимал, он давно просил себе Дьяконова, и директор академик Мочалов был не против. Но сразу, в лоб решить проблему не удалось. Сначала не находилось ставки для двух человек. А когда эту препону удалось с помощью Севы как-то обойти, дело уперлось в жилье. Выбить подмосковную квартиру для иногороднего ученого можно только при весьма энергичных действиях руководства. И нельзя сказать, чтоб руководство ничего не делало. Даже средства на строительство под Дьяконова были выделены. Но почему-то, когда в ответ на всяческие запросы пришел ответ из соответствующих инстанций, в нем содержалось «добро» на квартиру для Эдика Чеснокова и его жены и отказ для Дьяконовых. Было ясно, что к чему, и оттого особенно противно продолжать всем этим заниматься. Да и трудно этим заниматься, находясь в Ганче.
Все это долго обсуждалось в тот Олегов приезд между друзьями за вечерним чаем, при участии Светы, уже уложившей детей. Олег под конец сказал:
— А надоело. Я, может быть, просто ушел бы пока из института, из науки, как Волынов. В какой-нибудь совхоз здесь недалеко. Надоело бороться с невидимым врагом. Уйду. Пусть успокоятся. Год-два обойдусь без института, сам многое смогу сделать, двинуть дальше. В библиотеки, на семинары и так попаду. Говорят, сейчас совхозам-колхозам многое позволено. Жилье, лимиты… Лида могла бы пойти, скажем, бригадиром — она росла в деревне, знает это дело, да и хватка у нее есть, командовать умеет. Я… да хоть в школу учителем.