— А какой я могу совершить подвиг на «Олимпии»? — серьезно спросила Инка, глотнув слезы. — Такие же, как я, девчата стоят на лесах, дома строят... Только и разговора о них в Озерске. А кому польза от моих бумажек? Нет, товарищ Буренцов, я чувствую, что вы добрый, чуткий человек. Пожалуйста, уважьте мою просьбу, определите меня в бригаду каменщиков или штукатуров. Я даже согласна первое время работать подсобницей, но только на стройке. А по вечерам, честное комсомольское, буду перепечатывать протоколы. И вот увидите, что никакой нахлобучки вам не будет.

— Разговаривать с тобой, Ряпушкина, интересно, честное слово, а уважить просьбу не могу!

Буренцов протянул Инке крупную волосатую руку. Ряпушкина быстро схватила ее своей маленькой худенькой рукой и крепко сжала. И тут ей показалось, что лицо Николая Ивановича стало печальным. Что это с ним? Все время бодро разговаривал и вдруг стал каким-то другим, непохожим. Инка даже испугалась.

— Была и у меня, Инночка, семья, жена и дочь Валька, — тихо произнес Буренцов. — Ей бы теперь тоже было девятнадцать. Да вот — не получилось. Погибли они в войну, во время эвакуации под бомбежкой где-то под Гомелем, что ли, даже не знаю точно. А я в это время за Севастополь дрался. Побеседовал с тобой — и Вальку свою почему-то вспомнил. Будь она жива, наверно, такая же, как ты, упрямая выросла бы. И тоже, думаю, с веснушками. Ведь я-то сам, видишь, рыжий, а в молодости сильно конопатый был. Ну как, дочка? Значит, завтра в девять на работу?

— Не знаю! — едва проговорила Ряпушкина и выбежала из кабинета.

Она пришла в общежитие, пожаловалась девушкам на судьбу, но о разговоре с парторгом умолчала. Инка чувствовала, что в словах Буренцова было много верного. А пример с Зоей Космодемьянской говорит как раз в ее, Инкину, пользу. Ведь она не искала легкой, праздной жизни, как некоторые девушки. Она сознавала, что ей, быть может, придется гораздо труднее, чем другим.

«Почему это парторг решил мне рассказать о своем горе? Первый раз увидел и рассказал о себе... Хотел, чтобы я пожалела его, не отказывалась, а то в самом деле пойдут ему из горкома партии нахлобучки?» — с детской наивностью подумала Инка.

И она согласилась выйти на работу, а подругам об этом не сказала. Но Майе Гриневич, которая стала ее допытывать, о чем же с ней говорил Буренцов, Инка пообещала:

— Вот увидишь, все равно сбегу!

— Откуда? Из Озерска? — не поняла Майя.

— Что ты! Из канцелярии!

— Ну, это другое дело, — согласилась Майя. — А самое лучшее — сходи к нашему бригадиру, может, он тебя затребует.