Инка подняла на Майю глаза:

— Да что ты, Майечка, еще не было случая, чтобы меня куда-нибудь затребовали. Если я такая маленькая уродилась, так все уж думают, что я слабенькая, чуть ли не заморыш. А я ведь, Майечка, такая же нормальная, как и все. Сколько раз, бывало, выезжала и на кукурузу, и на картошку и, честное слово, ни от кого не отставала. Ты вот веришь, что я могу и каменщиком, и штукатуром? Веришь, скажи?

— Конечно, чего уж тут особенного! Я, например, даже поздоровела, Правда, зимой, когда сильно пурга задувает, трудно стоять на лесах, но со временем и к этому привыкнешь. Нет, ты все-таки непременно сходи к бригадиру.

Инка беспомощно махнула рукой:

— Спасибо, Майечка, только он меня не затребует!

В конце концов она смирилась, стала работать в канцелярии, но чувствовала себя там ужасно одинокой.

Самое неприятное — оставаться утром одной, когда девушки уйдут на работу. Она просыпалась вместе с подругами и уже больше не могла уснуть.

— Спи, куда ты в такую рань? На твоем месте я бы с удовольствием еще поспала, — говорила чуть ли не с завистью Надя Долотова, и Инке казалось, что Надя упрекает ее.

А Люда Храпченко, как всегда шутливо, говорила:

— Конечно, поспи, Инночка. Во сне люди растут. Немножко подрастешь, тогда уж обязательно возьмут тебя в нашу бригаду.

Но только девушки уходили, Инка быстро одевалась и, не позавтракав, тоже уходила из дому. Без всякой цели она бродила по берегу реки, чтобы убить время до начала работы. Потом это вошло в привычку. Девушки, узнав о странных прогулках Ряпушкиной, стали уговаривать ее, чтобы она «не дурила», а Люда дала честное слово, что больше никогда не будет подшучивать над ней.

— Я, девочки, ни капельки не дурю! — оправдывалась Инка. — Я ведь привыкла вставать рано...

Летом и осенью было особенно приятно совершать на рассвете прогулки по берегу свежей, пахнущей росными травами реки, смотреть, как неторопливо тает над ней сиреневая дымка и из-за ближних сопок встает заря. Хуже, конечно, было зимой, когда по утрам обычно мела поземка и стояли крепкие морозы с такими густыми, непроницаемыми туманами, что Инка чувствовала себя оторванной от всего живого мира. Однако она так привыкла к утренним походам на Амур, что не могла, казалось, изменить своей привычке.

Однажды, когда из-за сильной стужи Майя Гриневич запорола кладку капитальной стены и пришла в общежитие грустная, с заплаканными глазами, Инка подсела к ней, обняла за плечи, стала успокаивать:

— Ну не надо, Майечка... Завтра чуть свет встанем с тобой, пойдем и переложим стенку...