А он не хотел этого. Он этого не слышал — взгляд его скользил мимо ее рук…

И вдруг она замычала! Мотая птичьей головкой, напрягаясь всем телом, она промычала что-то вряд ли более понятное, чем этот вдохновенный полет ее рук…

Мне стало страшно, и горячая злоба выступила потом у меня на переносице. Сейчас я что-нибудь скажу! Пусть, по крайней мере, смотрит на ее руки, пусть отвечает ей, олух!

Я не мог смотреть, как сонно, по-детски, лопается слюна, затянувшая уголки его рта, как он безмятежен, этот человек, любимый так отчаянно, так напоказ, на потеху безбилетным мальчишкам…

Сейчас, сейчас скажу!.. Я кашлянул.

— А у вас, молодой человек, — проездной или как?

Это спросила кондукторша, жизнерадостная, полная коротышка. Она тоже смотрела на немых, но вскоре эти страсти пальцев и глаз утомили ее — у нее были слишком красные щеки и веселый характер, чтобы в это втянуться. Насчет билета она спросила просто так — поговорить хотелось. И не отстала: предложила мне проездной на февраль, я отказался, спросила, не знаю ли я, сколько градусов. Я не знал, и она обиженно объявила:

— Площадь Восстания! В середку проходите, в середку…

Парень вопросительно поглядел на меня. Чего он хочет? Неважно, сейчас я скажу ему тяжелую грубую остроту, от которой ему станет не по себе…

Девушка отвернулась к окну и успокоила руки на коленях. Ее лицо сделалось невыразительным, маленьким — лицо старой птицы, которая отлетала свое…

И вдруг я вспомнил: они ведь еще и глухие, эти люди! Я мог бы сказать парню прочувствованный монолог — о черствости, о скупости сердца, о ржавых засовах на нем, о прелести девушки, которая в него стучится…

Он даже не повернул бы ко мне головы. Другие немые сидели поодаль и работали руками так, что, казалось, у них одна и та же тема — еда.

Я выскочил на следующей и пересел в другой троллейбус.

…Потом мы купили туфли и возвращались пешком, и она была весела.

Всю дорогу я слушал, как она болтала про неинтересные пустяки. Очень внимательно слушал и молчал.

Она даже удивилась:

— Ты что?

— Слушаю…

…А совсем поздно, около часу ночи, я снял ботинки, чтобы не разбудить домашних, и подошел к телефону. Я с нежностью подумал об этой надежной, безотказной штуке, придуманной для тех, у кого в порядке слух. Спасибо вам, мистер Белл или мистер Эдисон — не помню, как вас звали…

Редкие гудки… Долго.