Разумеется, она была восхитительно хорошенькой. Мы всегда знали это и, пожалуй, также знали, хотя тогда и не могли этого объяснить, что любая здравомыслящая женщина предпочла бы родиться хорошенькой, нежели красивой. Тугие золотисто-рыжие локоны, белая кожа, большие глаза, расставленные на правильном расстоянии друг от друга, аккуратные точеные черты лица, настолько четкие, что, глядя вниз на зал, мы даже с такого расстояния различали все ее забавные особенности, ее изящное упрямство, ее серьезное, невинно-вздорное простодушие. Кроме того, даже в мелочах она казалась утонченной, ее запястья и щиколотки были узкими, а шея – длинной, но при этом нечто в ее пропорциях наводило на мысль, что на самом деле она крепкая, словно маленький пони; и это противоречие заставляло смотреть на нее с интересом. Однако сейчас она стала чем-то большим, нежели просто хорошенькой девочкой. Завершив выступление, она опустила смычок и сделала книксен. В начале своей карьеры она изображала глупое удивление, когда публика ей аплодировала, хотя, разумеется, не на шутку бы удивилась, если бы ее освистали. Но сейчас она казалась далекой от этой или любой другой вульгарности, само ее тело не было способно на такое. Для благодарных слушателей она попросту продолжала олицетворять собой очарование, затуманенное нежной улыбкой. Они ее не забудут. Они хлопали в ладоши, которые, судя по звукам, доносящимся до нас, могли быть сделаны из ваты, но, вероятно, в зале стоял гораздо более сильный шум, чем ожидаешь услышать на дневном концерте в пригородной ратуше.

Безусловно, Корделия не подарила этим людям музыку. Но она подарила им нечто другое, что напомнило мне о том часе, который мы только что провели на Темзе, наблюдая за зеркальной рекой, что струилась вдоль наших весел, за водой, покрытой сеткой, словно треснувшее стекло, за тем, как сеть расходилась, разбивая и расширяя отражения деревьев, пока мы не начинали плыть по зеленой зелени, по зеркальному зеркалу. Корделия напоминала мне розовые пионы в клумбах под террасой, и я была недалека от истины. Корделия всегда относилась к тем женщинам, чьи тела свободны от душевных тревог, свойственных людям, к тем, кто радует глаз, подобно воде, деревьям и цветам.

– Ну вот что! – воскликнула Мэри. – За Корделию можно не волноваться. Она выйдет замуж.

– Выйдет замуж!.. – повторила я. – Разумеется, она бы в два счета выскочила замуж, будь мы обычной семьей. Но ты отлично знаешь, что ни одной из нас это не светит. Мы не знакомы ни с кем, кто мог бы стать мужем одной из нас.