Они легли в середине ночи, но хозяйка долго не могла уснуть, ворочалась и тяжело вздыхала, одолеваемая мыслями. Должно быть, ее обуревали заботы о постояльце и о других людях, которых она знала, заботы томили ей душу и не давали спать.

Вербин тоже уснул не сразу. Две старухи боролись у него на глазах. Привыкшая ложиться рано баба Стеша с тех пор, как он стал ходить в соседний дом, ни разу не легла, не дождавшись его. Она не могла лечь, не выспросив всего и не защитив его от злой силы. Вербин даже заметил в ней какое-то нетерпение: когда он приходил и приступал к рассказу, она оживлялась, старческие, выцветшие ее глаза на время приобретали темный блеск и живость. Она и говорить начинала громче, и двигалась быстрее, а потом долго не могла уснуть, разгоряченная борьбой, ее до утра жгли бессонные мысли.

Проснувшись, она чувствовала себя разбитой и обессиленной, вставала с трудом и целый день была вялой; целый день она как бы копила силы, разжигая и взбадривая себя к вечеру, когда ее ждал ратный труд.

Аглая тоже отлеживалась целый день, насилу поднималась, расходясь к закату. Ничего не проходило даром: вдохновение и страсть борьбы сжигали обеих старух. Эта война требовала от них напряжения всех слабых, а может быть и последних жизненных сил.

5. На другой день Вербин снова отправился в лес. Даша была дома одна, Кирилл объезжал кордон. Она вышла к Вербину в легком домашнем платье, плечи и шея ее были открыты, чистая кожа светилась на солнце, пушистые легкие волосы, казалось, сами испускают свет, и, как всегда, от нее исходило ощущение свежести и прохлады. Ни малейшей хитрости и лукавства, никакой задней мысли не было в ее взгляде, она держалась естественно и просто. Даша улыбнулась, не скрывая своей радости оттого, что видит его, и призналась бесхитростно:

— Я ждала вас.

— Вы — меня? — Он даже почувствовал волнение при виде такой откровенности.

— Да, я знала, что вы сегодня придете.

— Откуда?

— Просто я очень захотела.

Он смешался и не знал, что сказать. Ее бесхитростность не оставляла другой возможности, кроме искренности, обманывать ее было нельзя.

— Вы пили мать-мачеху? — спросила вдруг Даша.

— Нет. Даша, а почему такое название?

— Из-за листьев. Снизу мягкие и теплые, а сверху твердые и холодные. Одна сторона греет, а другая холодит.

Они медленно шли рядом, он ловил себя на том, что испытывает волнение, с ним давно уже, много лет, не было-ничего подобного.

— В деревне все боятся болота, даже меня предупреждали, — сказал он.

— Я не боюсь, — улыбнулась Даша.

Они вышли к болоту. Даша приложила палец к губам и бесшумно раздвинула заросли: в густой траве он увидел гнездо, рядом сидела маленькая птичка, перья ее были сверху оливково-бурыми, снизу беловатыми, голова тянулась вперед, а острый хвостик имел вид клинышка: «чер-чер, чер-чер…» — повторяла она быстро и отрывисто.