— Да, его Василием звали, — ответил Вербин.

— «Аще изопьешь чашу сию, — продолжала она, — доколе мои словеса из меня изошли, из его, раба божия Василия, изойдет похмелье!»

— Баба Стеша, а что ж они к ней пошли, а не к вам? — спросил Вербин.

— Человек так устроен, — огорченно выдохнула хозяйка. — Ежели к нему с добром да по-белому, он и не верит, сомневается. А ежели к нему со злом да по-черному, он пужается и думает — поможет скорее. Мой отец смолоду болезни лечил. Он говорил, когда лечишь запой да похмелье, то сам весь ильинский месяц, июль по-нынешнему, должен во всей чистоте души и тела жить. Надобно каждый день молиться и блудного греха не иметь, а не то не поможешь.

— Какие болезни он лечил?

— Все. Я против него ветка сухая. Бывало, пойдет к хворому, возьмет с собой кремень да огниво. А в доме, куда придет, испросит вина, уксуса, редьки и воды чистой, наговорит на все это. После ударит над тем сколько надобно кремнем об огниво, искры высечет, а хворого в баню ведет, на пар, трет его там редькой, уксусом да вином, а после водой холодной. Сам весь умается.

— Аглая кому-нибудь помогала?

— Помогала, врать не буду, — кивнула хозяйка. — Кого испужает сильно. Да только кто ж страх в подсобье берет? Коли взялся помочь, любовь имей, душой расположись. А она всем власть свою показать хочет, возвыситься желает. Не любит никого, гордыня в ней непомерная. А кто ей по нраву, тому еще хуже. Себе одной присвоить охота. Кто ей люб, тому она как вериги тяжкие. Дышать не даст. Чтоб только по ее было, как она велит. Небось и тебя стережет? Куда идти да на кого глядеть…

— Баба Стеша, так ведь и вы смотрите, — засмеялся Вербин. — Туда не ходи, того не делай…

— Я тебе добра хочу, — с укором посмотрела на него хозяйка. — Мне какая в том забота? От беды уберечь хочу. А ей до человека дела нет, она о себе думает. Ты ей надобен, вот она и взялась за тебя. А другое все для нее пустое.

Вербин прошел в горницу и включил телевизор. Трансляция заканчивалась, передавали новости. Он сел и подумал, как странно соседствует все — телевизор, и старый языческий праздник, и эти старухи, и он сам, — все укладывалось и умещалось в жизни.

За окном тихо светился вечер — лишь посерел воздух, остыли краски неба, но пожаром горела заря на западе; вечер пришел в деревню и овладел землей. Баба Стеша ушла спать, а Вербин сидел и продолжал неподвижно смотреть в окно, за которым был разлит ровный немеркнущий свет.

4. Вечером следующего дня на лугу собралась вся деревня. Вербин пришел поздно, когда уже началось застолье. Было светло, люди сидели у расстеленных на земле скатертей, наполняя воздух гомоном голосов, смехом и криками. Легкий туман невесомо всходил по краям луга, окутывал лес и реку, от которых тянуло холодом. В центре луга было тесно, пестро, шумно, весело, — среди крика, хохота, звона стаканов и хмельной болтовни одни мальчишки продолжали без устали трудиться: с серьезными лицами, исполненные ответственности, они тащили и складывали дрова.