— Баба Аглая, вам-то какой интерес? Вы что думаете, без вас ничего не обойдется?

— Про то не знаю, что гадать. А руку я приложила, это я знаю. Аль не так?

Во дворе послышались шаги, сквозь окно Вербин увидел, как женщина ведет вялого, пошатывающегося мужчину.

— К вам идут, — сказал Вербин, уходя в чулан.

Курс лечения состоял в том, что Аглая продержала принесенную ей живую щуку двенадцать дней в вине, дождалась, пока рыба пустит слизь, и теперь поила настоем пропойцу, нашептывая: «Как щука не терпит вина, так не терпел бы его и ты, человек Василий».

Человек Василий вертел головой, отдувался, вздыхал, плевался, потом его вырвало, и он, утирая рот рукавом, повторял в великой досаде: «Пропади оно пропадом…»

Когда они ушли, Вербин вышел из чулана.

— Поможет? — спросил он.

— Ежели сам захочет, то поможет.

— Это он и без вас может. Вы тогда зачем?

— Поверит, что я отвела, сам удержится. Ты мне вот что скажи: видятся они?

— Кто? — удивился Вербин.

— Трофим с Дашкой.

— Не знаю, вам виднее. А вообще лучше бы вам не вмешиваться…

— Эх, ты! Не вмешиваться! — протянула она с обидой. — Я тебя как своего, а ты… Мне до них дела нет, из-за тебя взялась… — Она достала кусок солонины и кусок воска и забормотала: — Стану не благословясь, пойду не перекрестясь, из избы не дверьми, из ворот не в ворота; выйду подпольным бревном и дымным окном. В чистом поле река черна, на той реке черной ездят черт с чертовкой, да водяной с водяновкой, на одном челне не сидят и в одно весло не гребут, одной думы не думают и совет не советуют. Так бы и Дарья с Трофимом на одной лавке не сидели, в одно окно бы не глядели, одной бы думы не думали, одного бы совета не советовали. Собака бела, кошка сера — один змеиный дух, — Аглая трижды макнула воск в солонину. — Ключ и замок моим словам.

— Я пойду, — сказал Вербин, вставая.

— Иди, — согласилась она. — Скоро главное покажу.

— Неужели летать научите? — улыбнулся Вербин.

— Иди, — сказала Аглая строго, и он ушел.