Социальное действие может принимать многие формы, от конкретного взаимодействия с конкретными людьми до абстрактных интеллектуальных свершений. Выжившие могут фокусировать свою энергию на помощи другим, так же пострадавшим людям, на усилиях в области просвещения, права или политики ради предотвращения виктимизации других людей в будущем или на попытках призвать преступников к ответу. Во всех этих устремлениях есть нечто общее – решимость повышать осведомленность, осознанность общества в этих вопросах. Пережившие травмирующий опыт люди прекрасно понимают, что естественная человеческая реакция на чудовищные события – выбросить их из головы. Возможно, в прошлом они и сами так поступали. Выжившие также понимают, что тот, кто забывает прошлое, обречен на его повторение. По этой причине обнародование правды – общий знаменатель всякого социального действия.
Пережившие травму люди отваживаются публично говорить о том, о чем говорить не принято и невозможно выразить, так как верят, что это поможет другим. Так они ощущают свою связь с силой большей, чем они сами. Бывшая участница группы переживших инцест рассказывает, что она чувствовала после того, как члены ее группы представили просветительскую программу о сексуальном насилии сотрудникам организаций по защите детей:
«То, что мы в принципе смогли прийти к этому моменту и сделать это, – огромное чудо. Сила, которую все мы ощущали, контактируя одновременно с сорока людьми, каждый из которых коснется жизней еще стольких же детей, наполняла нас пьянящей радостью. Она почти смогла одолеть страх»[582].
«То, что мы в принципе смогли прийти к этому моменту и сделать это, – огромное чудо. Сила, которую все мы ощущали, контактируя одновременно с сорока людьми, каждый из которых коснется жизней еще стольких же детей, наполняла нас пьянящей радостью. Она
Сара Бьюэл, некогда жертва побоев, а ныне окружной прокурор по делам о домашнем насилии, считает главным смыслом своей истории то, что она принесла пользу другим людям:
«Я хочу, чтобы у женщин было какое-то чувство надежды, поскольку я прекрасно помню, как это страшно, когда никакой надежды нет; в те дни мне казалось, что выхода не существует. Я твердо уверена, что это часть моей миссии, одна из причин, по которым бог не позволил мне умереть в том браке: чтобы я могла говорить открыто и публично – и мне потребовалось немало лет, чтобы научиться это делать, – о том, как меня избивали»[583].
«Я хочу, чтобы у женщин было какое-то чувство надежды, поскольку я прекрасно помню, как это страшно, когда никакой надежды нет; в те дни мне казалось, что выхода не существует. Я твердо уверена, что это часть моей миссии, одна из причин, по которым бог не позволил мне умереть в том браке: чтобы я могла говорить открыто и публично – и мне потребовалось немало лет, чтобы научиться это делать, – о том, как меня избивали»[583].