По мере возрастания количества воспоминаний и снов, Долорес иногда воскрешала в памяти яркие подробности убийства. Они снова были сосредоточены на физических ощущениях в ее теле и на воспоминаниях об окружающей обстановке на тот момент, как при посттравматическом стрессовом расстройстве, но с одной особенностью — будто ее понимание было расположено в ее физическом теле. Память казалась вписанной в основные физические ощущения, которые угрожали уничтожить ее, и, по-видимому, она иногда переживала моменты диссоциации на самой сессии. Она описывала ощущение, что не может купаться в ванне, поскольку это вызывало воспоминания о ране на голове девочки, которую, по ее словам, она способна чувствовать, когда вода касается ее собственной головы. Она могла только принимать душ, поскольку это было менее отчетливо связано с тем днем и ее воспоминаниями о ребенке. Казалось, что ужас непреднамеренного физического насилия, боли, обезображивания и беспорядка был необходим для того, чтобы сосредоточиться на нем, когда думать о потере было уже совершенно невозможно. Опять же это иллюстрировало огромную потребность локализовать эмоции в теле и трудности в реконструкции сознания детей, которых она убивала, или того, что в то время происходило в ее собственном сознании.

Невыносимый парадокс ее убийства, заключающийся в том, что целью было «спасти» Энжел от воображаемого страдания и возможного убийства, также был слишком тяжел для Долорес — даже чтобы просто подумать об этом. В равной степени для нее невозможно было понять, как она, отождествляя себя с жестокой матерью, завидовала любимому ребенку и могла желать причинить страдания другому человеку. На каком-то уровне она соприкасалась с чувством реальной вины, но никогда не признавала свою ответственность за утрату различия между фантазией и реальностью, а также власть над ней ее бредовых убеждений. Вполне возможно, что вина казалась ей чем-то неуместным, поскольку в то время она явно была в состоянии острого психоза. Я задавалась вопросом, не связано ли ее чувство вины с осознанием теперешнего пренебрежения или намеками на ее бессознательную враждебность, поскольку она, похоже, уклонялась от факта своего явно психотического расстройства, считая себя полностью ответственной за смерть Энжел. В этом случае терапевтическая дача заключалась в том, чтобы помочь ей отказаться от чувства вины, тогда как во многих случаях в судебной работе цель как раз обратная — поощрять чувство вины и раскаяния.

Познакомившись с Долорес, узнав о ее огромной ярости по отношению к приемной матери, которая предала ее, и родной матери, которая ее бросила, я сформировала гипотезу о сути ее преступления. Я предположила, что смысл этого убийства был направлен на кого-то другого — на матерей, которые ее бросили; эту же мотивацию к убийству можно увидеть в ее собственной попытке самоубийства — она сама была матерью, которая потерпела неудачу.