Когда Долорес поняла, что на вернувшихся из школы девочек не действуют барбитураты, она ударила Энжел по голове ледорубом, прежде чем утопить ее в ванной. Рассказывая об этой бешеной и жестокой атаке, она сказала, что вовсе не собиралась причинять ребенку боль и что ее старшая дочь сбежала, хотя у нее тоже были травмы головы. Старшая девочка побежала за помощью, но к тому времени, когда полиция прибыла и сумела войти в дом, обнаружилось, что младшая девочка умерла в ванной, а Долорес в исступлении искала свою старшую дочку, заявив, что ей нужно «спасти» ее, как она «спасла» Энжел.
Психическое состояние Долорес проявилось вскоре после того, как она была заключена в тюрьму. Затем был применен п. 37/41 закона о психическом здоровье (1989), и она признала себя виновной в непредумышленном убийстве в силу уменьшенной ответственности. Считалось, что на момент совершения преступления она страдала от психотического расстройства и должна получать лечение в закрытом отделении. Я видела ее на психотерапии еженедельно — с момента поступления в больницу и до ее выписки в общежитие: всего четыре года.
Несмотря на ужасный характер ее собственной истории в детстве и недавнее убийство, по-видимому, любимого ребенка, Долорес сумела продемонстрировать внешнее спокойствие, рациональность и обаяние. Как своего рода «ложная личность» она всегда была со мной вежливой и дружелюбной, была красиво и модноодета, с макияжем, со свежевымытыми и стильно уложенными волосами. Ее отождествление самой себя с телесным образом было совершенно очевидно, и она, казалось, пыталась контролировать внутренний хаос посредством жесткого контроля над своим внешним видом и накрашенным лицом, похожим на маску. Она выглядела, как кукла, с устойчивым непроницаемым взглядом и искусственными, но аккуратными и точными жестами.
Когда на нашей первой встрече я спросила ее о чувстве вины она ответила, что чувствовала себя ужасно виноватой, но не потому, что она убила младшего ребенка, а потому, что ей не удалось «спасти», т. е. убить оставшегося в живых ребенка. Она демонстрировала базовую и всепроникающую веру в иллюзию — ей нужно убить, чтобы спасти.
Часто она начинала сессии, рассказывая подробности о своем гардеробе или о планах вернуться к своей предыдущей работе в качестве косметолога. Однако это говорило лишь о том, что она скрывает свою болезнь и факты жестокого обращения по отношению к ней ее приемных родителей, а также что она маскирует наличие параноидальных заблуждений, касающихся окружающих, включая отца ее дочерей. Это привносило в наши сессии характер дистанцированного общения и избегания. Все плохое или страшное, жестокое и разрушительное было закрыто и превращено в безопасное. Долорес была очарована своей фальшивостью, восхищаясь накладными ногтями, которые обеспечивали ей чувство гламурности и ухоженности и которые поразили меня как символическое оружие, которое, однако, не могло навредить.